— Должно пройти, Марти, понимаешь?
А потом мы расстались и поехали обратно.
Это был тяжёлый день, когда я привыкал в городской жизни и экологии. Все машины, конечно, ездят на электричестве, да и не чем им больше ездить, но всё же от каких-то отходов у меня началась аллергия, длившаяся весь этот день, а потом внезапно прекратившаяся. Сначала потёк нос, потом начало тошнить, и мне пришлось самому остаться на квартире у Дэйла, когда все пошли гулять. Перед лифтом у меня случилась большая неприятность. Можно было забежать на двадцатый этаж пешком, но я был не в том состоянии, а когда лифт приехал, из него вышла старая накрашенная бабка. Она испугалась меня, заорала, и выпустила мне в нос струю газа. Ничего хорошего! Я тоже заорал, упал, схватился за лицо. Когда я в номере промыл его водой, левая ноздря скоро пришла в порядок. Правую мне потом пришлось долго лечить.
А после я открыл два окна, выключил батареи и лёг на диван смотреть телевизор. На каждом втором канале была реклама и я с интересом начал её просматривать. Реклама была самая разная. Сначала я её не понимал, затем понял кое-что, начал тащиться от смеха, потом злиться, очень даже сильно злился.
Классное средство для чистки унитазов. Кругом грязь, микробы, смотри, по тебе микроб пополз. Это опасно, так что без нашего средства вам не жить. Да, у меня это вызывает отторжение. Может люди такие слабовольные, что им так легко это навязать? Но как вообще можно было придумать такую тупую рекламу? Посмотрев её, ни один прот наверняка уже не купит рекламируемый товар, неужели с людьми не то же самое? По-моему, каждая реклама рассчитана на определённый круг людей, в котором находится большинство потребителей рекламируемого товара. Общую рекламу я встречал редко.
А вот этот ролик точно для меня, жаль Чипа нет. Та ладно, её всё время крутят, ещё покажу. Стирайте с нашим средством и все ваши вещи будут мягкими, а потом показывают упитанного пятилетнего ребёнка с нежной кожей — отличный обед для прота. Опять реклама, опять… сколько над ней работали психологи? Вот чёрт, голова разболелась.
Я выключил телевизор и лёг на пол. Опять стало жарко, голова болела всё сильнее, дышалось тяжело. Мне снова захотелось бежать к окну и хватать свежий морозный воздух. Из-за резкого подъёма в голову с новой силой ударила боль, теперь где-то над глазом. Я лёг под открытым балконом, уткнулся лицом в подушку и долго вдыхал в себя мелкую пыль. Вроде стало лучше, а потом ещё больнее.
— Всё, дальше так не пойдёт, — вслух сказал я, — лучше пройтись.
Вышел на улицу, в пустой район старых домов. Пустырь насквозь продувался ледяным ветром, и прохожие плотно натягивали шапки на уши. Я пошёл дальше, а недалеко была река, прямо посреди города. Метров тридцать в ширину, она ещё не замёрзла и текла в глубокой бетонной канаве. Я подошёл к перилам, посмотрел вниз: большие бетонные плиты два метра шли вертикально вниз и скрывались в мутной воде, в которой отражались небо и ближние дома.
С удовольствием я прыгнул в воду, нырнул ко дну. И пропало всё, и головная боль, и тошнота, и жар. Было приятно прохладно, и я в полумраке смотрел на покрытый илом песок. Потом я вынырнул. Помню ещё нескольких испуганных прохожих, которые со страхом провожали меня взглядом, и когда я возвращался в дом. С меня ручьём текла вода, и я немного позавидовал людям, у которых нет шерсти, и которым не надо высыхать несколько часов.
По приходу в номер стало лучше, остался только насморк, да и он к вечеру прекратился. Я сел смотреть фильм…
Дэвид Тюрам: от первого лица.
Рэндэл смотрел фильм, когда мы вошли в комнату, нормальный фильм, доходный, правда как по мне, то местами страшно тупой, хотя Дэйлу и нравится. Фильм про самолёт — это вообще любимый голливудский сюжет, — короче самолёт, который захватили террористы. Там сразу же начинается любовная история, а без этого ни один фильм не обходится, и тупые нравоучения. В общем, под конец самолёт подлетает к Нью-Йорку, когда всех террористов уже перебили, и одна баба пробирается в кабину пилота. Впереди видно город, небоскрёбы, теперь истребитель по приказу должен сбить самолёт, чтобы тот не упал на Манхеттен. Но проворная баба связывается с пилотом истребителя, просит его дать ей последний шанс посадить самолёт, и тот нарушает приказ. Хэппи-энд — это ясное дело, только она, пока самолёт садила, крылом два дома задела, а если бы врезалась, то могла бы повторить подвиг 11 сентября 2001 года, но вряд ли — топливо уже почти закончилось, так что дом бы не рухнул. Я смотрел на Рэндэла, и видел, что он чего-то не понимает.
— Дэвид, а что дальше? Я как бы не понял смысла этого фильма.