— Это точно ты подметил, Дэйв. Европейцы ещё чёрт знает когда установили свои законы, свои нормы демократии и строили все остальные страны по своему образцу. Неправильную страну бомбили, давили экономическими санкциями и прочей фигнёй, это был век террора. Тогда считали, что террор идёт из стран третьего мира, теперь же в каждом учебнике написано, что он исходил от обеих сторон.
— А если бы случайно пришла другая культура, не европейская, всё было бы по-другому.
— Только не случайно! — запротестовал Рэндэл. — История не поворачиваются случайно, и просто так глобальные события не происходят. Никогда один человек, какими бы гениальными он ни был, не сможет по своему желанию переделать мир. Тот же Наполеон, Ленин или Гитлер пришли к власти не случайно, а просто в виде лидеров больших народных движений. Они гениальные люди, но если бы они родились на сто лет раньше, вряд ли бы сейчас о них кто-то вспомнил.
— Фашизм и коммунизм не прижились.
— Потому что и не могли прижиться. Тут дело в другом… Нельзя одним махом сломать сложившиеся столетиями традиции и нравственность народа — они уходят очень тяжело. Это внутри нас, оно цепляется за гены и перестраивается долго, поколениями.
— Но постепенно можно изменить всё.
— Не всё, ты рассматриваешь проблему только со стороны психологии, а есть ещё и элементарная биология. Есть свойства всего живого, которые общие и у человека, и у собаки, даже у растений. Их искоренить нельзя. Они появились вместе с жизнью.
— А ты прав! Человека по-разному можно воспитать, но главное останется, биология перемешивается с психологией и всем прочим… Ну и бред выходит!
— Точно, но то, что ты говорил мне о теперешних законах людей, мне очень не нравится. Я не хочу, чтобы меня на каждом углу пасла скрытая камера, хочу орать во весь голос, где захочу, выходить за город и стрелять из автомата.
— Это будет почти беспредел.
— У людей нет естественного отбора, почти никакого, — Рэндэл перешёл на другую тему. — Много интересного можно узнать, лишь покопавшись в документах, где записаны моральные ценности и нормы разных времён. На них отражается история и эволюция. С момента появления протоссов мораль двух рас шла в противоположном направлении. Человек отдалялся от природы, протосс — наоборот, сближался. До ледникового периода, если бы ты спросил среднего человека, чья жизнь дороже, старого или молодого, больного или здорового, он выбрал бы второй вариант. После ледникового периода — наоборот, слабый кажется лишённым, вызывает жалость, а у нас её нет. Ведь у нас с такой моралью все скоро передохнут, не будет естественного отбора, будет куча нежизнеспособных протов, которые не смогут убивать, подохнут от голода, холода, хищников и болезней. У вас ведь каждый второй ребёнок инвалид, и только благодаря отличной современной медицине его делают более-менее нормальных и он живёт 120 или 130 лет, причём последние годы лучше вообще не жить… Это отсутствие естественного отбора.
— А у вас он хороший?
— Тоже не лучший. Впрочем, неплохой. У каждого прота в жизни в среднем три-четыре ребёнка, выживает два — вот и отбор.
— В каком смысле выживает?
— Доживает до сорока лет, а после этого возраста не своей смертью умирают очень редко.
— Кстати, впереди война.
На заднем кресле проснулся Чип:
— Ура! Война, вперёд, родимая!
— Дурак! Ты хоть думаешь о чём говоришь? — разозлился на него сосед слева, солидный молодой человек. — Война — это смерть, страдания, горе, и ты себе не представляешь какое это горе.
— Ты дебил, ты этого не понимаешь, — выпалил в ответ Чип, который что-то слишком быстро проснулся. — Я больше года спецназовцем воевал в африканских пустынях, и понял одно: Война — это самое яркое проявление жизни, а тихий мир…
— Подобен смерти, — досказал Дэвид известное высказывание.
— А ты молчи!
— Что?
— Корова, рот закрой! Я может и не это хотел сказать, — Чип хотел сказать именно это.
— Какая разница, всё равно идут перемены.
Локальная война уже давно шла. Рипстеры обучали и вооружали повстанцев в Анголе, и те вели успешные боевые действия против объединившихся NUR и Европы. Рипстеры подтягивали к Земле военные космические корабли, оснащённые ядерным оружием. Земля приводила в боеготовность свою оборону и также подтягивала свои корабли к планетам рипстеров. Экономические отношения почти прекратились. Президент NUR не сходил с экранов телевизоров и выступал на всех каналах. Большинство граждан его поддерживали. Они были уверены, что война пройдёт где-то там, в космосе, и скоро они будут праздновать победу. Ведь любой фильм заканчивался хэппи-эндом, а разве может в жизни произойти иначе? Теперь всё решало то, чью сторону займут протоссы, а они, похоже, не хотели ничего менять. Только на границах поставили приборы, не попускающие радиацию и отходы войны на их земли.
В Нью-Йорке, на крыше одного из самых высоких зданий, как по площадке для гольфа, с автоматами за плечами прохаживались двадцать головорезов людей и рипстеров. Двое спокойно стояли у выхода на крышу, ещё двое, рипстер и человек, негромко разговаривали в стороне от остальных. Это были Хэнк и Макс, они давно знали друг друга.
— Ты отдашь нам документы, и это будет лучшим решением, — говорил Макс, внимательно следя за реакцией Хэнка. — Я тебе доверяю, и поэтому столько говорю. Президента Шремана необходимо убрать, и это, даже если полностью не остановит войну, наверняка помешает людям начать её в ближайшие пол года.
— А если президентом сразу же станет Пол Лэйтон? — спросил Хэнк. Он знал, РипП за войну, и думал зачем Макс хочет отложить её на пол года. В голову приходили и такие мысли, что РипП использует эти документы таким образом, что они приведут не к миру, а к войне. «А может быть Макс уже в сговоре с Лэйтоном? Не похоже… Наверное, они всё-таки хотят отложить войну, чтобы за это время получить союз с протами».
— Документы для того нам и нужны, чтобы после убийства Шремана президентом не стал Лэйтон. И тогда всё будет в порядке.
— Не знаю, Макс, у нас есть своя бригада. Ты ведь понимаешь, какое это непростое дело.
— Согласен. Когда ты решишь?
Хэнк подошел к краю дома и долго смотрел вниз, на заполненные мелькающими авто улицы. Потом он повернулся к Максу и сказал:
— Я уже решил. Если вы гарантируете безопасность, мне остаётся только позвонить одному человеку и он скоро будет здесь со всеми дисками и бумагами.
— Отлично!
Хэнк набрал номер Дэйла.
Всё прошло нормально, и только никто не подозревал о небольшой микросхеме, прилетевшей ещё с Ингрэда, и находившейся где-то среди документов. Но теперь сигнал шёл недалеко. Не пройдя и двухсот метров, его ловил компьютер, находящийся в таком же соседнем небоскрёбе.
— Звонил Рэй, мистер Лэйтон, — сообщил ему человек в сером костюме.
— Подожди, а где мои секретарши, они обе ещё не пришли?
— Так они вчера вечером попали в аварию, сейчас в больнице, а вам ещё не сообщили?
— Нет, — как так и надо ответил Лэйтон. — Позови тогда Джил, сегодня она будет работать при мне, а на завтра подыщи двоих новых, уже проверенных. Так… а что там срочного?
— Наш датчик продолжает посылать сигналы. Сначала он был у этих с Ингрэда, но недолго. Когда мы думали взять их, документы попали к более серьезным людям. Это движение РипП, оно в основном действует на планетах рипстеров, но и на Земле у них тоже есть пара десятков человек. Ещё столько же прилетело два дня назад с Альтера и Ингрэда.
— Что на них есть у спецслужб, ты встречался с Зарелли?
— Спецназ с этим РипП покончит. Несколько преступлений уже висит на этой организации, так что всё будет законно. Но есть и другой вопрос, стоит ли их брать? — Лэйтон непонимающе смотрел на него. — Я бы посоветовал действовать другими методами. РипП может очень расстроиться и начать войну против Клана.