И хотя неясным по-прежнему оставалось главное: каким образом, на чем въезжать в наступающий год с его темным рынком, с вывихнутым транспортным плечом, – решили занять денег. С запасом, чтобы продержаться в режиме консервации. А поскольку время поджимало, и взять было не у кого – Застрахов опустил голову, выкурил две сигареты подряд и поехал к сыну Даниилу.
Никто не скажет, долгим ли был их разговор, как обосновывал и чем подкреплял Застрахов необычную просьбу, но на другой день, к вечеру, у дома номер девять на Завражной остановился старенький «Форд» Даниила. Оттуда вышел Застрахов-старший с портфелем подмышкой и поднялся на девятый этаж – и когда вывалил на столик Шафирова портфель, жирно блестящий и морщинистый как чернослив – заметно стало, что рука Застрахова крепка и речь тверда, а глаза – хмельны и прозрачны.
И назавтра уже вовсю стучали ножи на кухнях и хлопали двери в подъезде дома номер девять; и волны музыки откатывались, смытые волнами смеха, и подкатывали вновь; и вились меж перил запахи мандаринов, влажной хвои, салатов – и только Руфина Иосифовна, и Миниса Сисятовна, и темноокая Лидия Застрахова тревожно вглядывались в трезвые, словно замороженные лица мужей, не понимая, отчего не собираются они, как условились, провожать старый год вместе. И не догадывались, конечно, что всех троих пугают новогодние сумерки, и, высматривая через окна дальний овраг, каждый боится одного и того же – увидеть противотуманные фары нефтевоза или иные огни.
И даже если б жены спросили их, никто из троих не ответил бы, что лишило их приятной праздности – несчастный случай, чье-то преступное вероломство, или – хуже того – собственная ошибка.
И уж точно никто не признался бы в том, о чем молчит, какой вопрос леденит мышцу и разум каждого и ввергает в оцепенение.
Ведь то, что случилось, было так или иначе сделано кем-то. И неважно: так, или – напротив – совершенно иначе. Важно, что было сделано. Кем-то.
И, тем самым, не было ли что-то послано, передано, сказано?[60]
И не проморгал ли каждый в этом случае чей-то голос, взгляд или взмах руки?
9
До православного Рождества было тихо.
Ничего не происходило.
Дни подбирались один к одному – белые, вкрадчивые, пушистые: иногда проскальзывал сквозь сумерки легкий снежок, и ничего не происходило.
И даже ветра не залетали на Ветловы Горы, и не вьюжило, как прежде, возле дома номер девять по Завражной – ничего не происходило.
«И больше ничего не будет», – сказал совоголовый Шафиров и запахнул свой черешневый халат.
Что ждать уже нечего и нечего бояться – теперь было ясно, и все трое понимали: как ничто не аукнется, так никто и не откликнется из заволжской глухоты. И ясно было, что ещё не протрубила труба, ни за кем не придут, ничего не возьмут.
Но ясно было и другое.
Каждый день технической промывки и простоя на гидрозатворах в режиме консервации выедал дыру за дырой в заемных запасах, углублял долговую яму. Нужно было и можно было бы возобновлять откачку, но никто не решался начать. Ибо никто не мог поручиться, что не утекли вместе с последней нефтью и сведения о трубе, и что там, куда утекло, не поджидают жадные до чужого.
Словом, и стоять было нельзя – и двигаться невозможно.
«И некому молвить из табора улицы темной»[61], – воспользовался Шафиров словом поэта и сумрачно возразил Застрахову, заговорившему было о том, что, мол, не жили никогда хорошо и, похоже, незачем привыкать…
Шафиров же назвал непростительным малодушием саму мысль остановить дело, опустить руки. И, поглядев исподлобья на соседей, сказал, что решение все равно должно быть найдено.
Но решение – теперь и это стало понятно – решение бессмысленно было искать здесь, возле трубы, на Ветловых Горах или в каком-нибудь Заречье. И вообще на Волге.
В таких случаях, сослался Шафиров на давний опыт, искать нужно не там, где потерял, а совсем в другом месте, где-нибудь вдалеке. Когда требуется прорыв, полезно бывает забыть о тупике, где некому молвить из табора улицы темной, но перенаправить взор и слух туда, откуда приходит свет и слышны иные голоса. А если выражаться деловым языком, – сужение рынка принуждает к серьезным вложениям в новые технологии. И значит, по всей видимости, пришло время ехать за море – набираться ума.
И пока есть деньги, сам он намерен отправиться в землю Израиля, чтобы изучить там лучшие в мире системы безопасности и защиты трубопроводов, и заодно повидать Розу, а Мусе (пока есть деньги) тоже рекомендует навестить дочь и посмотреть, кстати, как устроена социальная политика нефтеносной Норвегии… Впрочем – и тут Шафиров снова пристально посмотрел на Мусу – можно поступить по-другому и отправиться в богатейшую из нефтедобывающих стран, или иначе – сделать то, что правоверным полагается исполнять при первой возможности: совершить хадж, и при этом посетить не только Мекку и святые места, но поглубже исследовать методы и формы перераспределения нефтяных доходов Саудовского Королевства. Почему бы не воспользоваться ситуацией, ведь, насколько известно Шафирову, приближаются, по лунному календарю, первые дни месяца зу-ль-хиджа[62], – если, конечно, Муса не возражает против подобного предложения?
60
Оборот, неоднократно используемый рассказчиком и героями с теми или иными вариациями. Восходит к синтаксической конструкции, часто повторяющейся в Коране (См., например,
61
Шафиров цитирует стихотворение О. Мандельштама 1925 года. Поскольку мотивы и метафоры стихотворения возникают в повествовании довольно часто, текст приводится целиком:
Некоторые исследователи утверждают, что фразу
62
Начало мусульманского летоисчисления связано с реальными историческими событиями из жизни Пророка Мухаммада. Начало его проповеднической деятельности относится к 610 г., а мусульманское летоисчисление начинает отсчет с переселения Пророка из Мекки в Ясриб (
Так, по мусульманскому календарю 2000 год соответствовал 1420–1421 годам по хиджре. 1 января 2000 года – это 24 рамадана 1420 года по хиджре.
Начало каждого месяца мусульманского календаря определяется лунными циклами, т. е. начало новой четверти – это и есть начало нового месяца. Лунный месяц длится от появления одного молодого месяца до следующего, т. е. 29 дней 12 часов 44 минуты 3,8 секунды, поэтому в одних месяцах 29 дней, а в других – 30. Год мусульманского календаря состоит из 354 или 355 дней. Таким образом, по сравнению с солнечным календарем, в мусульманском календаре ежегодно происходит сдвиг назад на 10 дней.