И после молчания Муса усмехнулся горько и сказал, что возражения вряд ли уместны, вот только сам он в мечеть не ходит, водку пьет хотя и редко, но с удовольствием, да и не положено вроде бы, совершая хадж, заниматься мирскими делами и коммерцией[63]…
А Шафиров отвечал – тоже усмехаясь, – что если посчитать все съеденные им бутерброды с ветчиной и сыром, и помножить на число рабочих суббот[64], – нельзя и представить, какое наказание уготовано ему там, при первой же встрече…
В любом случае, вздохнул Шафиров, убеждение его таково, что ехать надо, а выбор, разумеется, за Мусой – тем более, неизвестно еще, успеет ли он получить индивидуальную норвежскую визу, или проще будет влиться в группу паломников, отбывающих в Саудовскую Аравию…
И через сколько-то дней, на стылом перроне, возле подножки ночного московского поезда, Застрахов, которому предстояло остаться на хозяйстве, долго жал озябшие руки Шафирову и Мусе, а потом снова – Мусе и Шафирову; и все мерзли, но медлили; и хотя никто не признался, всем троим показалось, будто заиндевевшие привокзальные ели кивают в их сторону, провожая, – то ли одобряют уклончиво, то ли укоряют молчаливо.
Часть вторая
1
Когда началась новая жизнь девятого дома на Завражной? Нетрудно сказать.
Весной, на первой неделе, когда дни уже нагоняли ночи поминутно, а тени, наоборот, становились короче, медлительнее, и расплывались, как бы дыша и оттаивая прямо на глазах – сливочно-синим по белому.
Накануне праздника, накануне того дня, что по недоразумению еще зовется Женским[65], заключена была новая сделка. Совершенно новая сделка.
А до того – никто не скажет, долго ли протекали прения, тяжки ли были труды, гладки ли поиски. Недолог был лишь доклад Застрахова вернувшимся: ничего не случилось – ни облав, ни обвалов. Вот только тревога, по его словам, уже просочилась в дом, и теперь вьется и бьется по этажам – то гулким говором меж пролетов, то хлопотливым замочным клекотом, то внезапной тишиной.
Вернувшиеся были молчаливы и улыбчивы. Совоголовый Шафиров слушал внимательно, но в подробности не вникал, не переспрашивал. Муса же, будто стесняясь, время от времени притрагивался к своему стриженому затылку или оглаживал рукой губы и подбородок – недавно лишенные поросли паломника, они смутно розовели на его лице, залакированном оливковым аравийским загаром[66].
Неясно, кто из вернувшихся объявил вопросом решенным то, что начинать надо всё заново и дело вести совсем иначе. Но сказано было: не тот богат, кто владеет недрами или сидит на трубе, а тот, у кого в руках узлы торговых нитей или пути чужих караванов.
И еще было сказано, что незачем уподобляться классическому герою Герману, обдернувшемуся, по словам поэта, на пиках и слетевшему в психушку, – а следует научиться жертвовать необходимым в надежде получить излишнее[67].
И передано было, что ни одна респектабельная добывающая компания не ведет собственной торговли, а сдает нефтеносные колодцы в аренду продавцам, и цена аренды достигает кое-где девяноста тысяч фунтов стерлингов в день.
И значит – дошло до них в невеселом согласии[68] – чтобы сократить время на оборот денег, или дорогу настоящего богатства к дому номер девять, нелишним будет слегка удлинить транспортное плечо.
И скоро нарастили трубу от прежнего места откачки, и протянули по оврагу в дальнюю ложбину его, и подвели под крышу узел учета нефти с электронасосом, клиновыми задвижками и камерой разлива. А на последние деньги заново пробили бульдозером заброшенные подъездные пути в обход.
И только Застрахов, разводивший бригады по вахтам, день ото дня делался все мрачнее, и все чаще предлагал увести работы под покров ночи, дабы не заподозрили чего-либо добрые соседи по Завражной. Но Шафиров возражал, не желая платить за сверхурочные, и говорил, что сугубая скрытность как раз и распалит подозрительность завистников, тогда как вальяжные рабочие в ясный день станут лучшим залогом спокойствия. А Муса соглашался: в стране, где никого не удивляет скоростное шоссе, замирающее на краю обрыва, или взлетная полоса посреди глухого леса, – лишнюю трубу, забор или кирпичную коробку просто не заметят.
63
Ислам запрещает употребление алкоголя, точнее – «перебродившего сока винограда и продуктов зернового брожения».
Во время
64
В самоиронии Шафиров не уступает Мусе: как следует из его слов, в обыденной жизни сам он нарушает наиболее строгие запреты, налагаемые на правоверного иудея.
Кроме того,
Продукты, признанные годными и обработанные по правилам
В узком смысле слова
Гастрономическое поведение Шафирова, таким образом, в высшей степени «некошерно».
Еще более вопиющим нарушением является работа в субботние дни, поскольку «почитание Субботы» – одна из центральных, стержнеобразующих заповедей иудаизма, данная непосредственно
Почитание Субботы – 4-я заповедь, которая входит в число важнейших мировоззренческих и космологических принципов Торы. Стихи, излагающие «заповедь о Субботе» предшествуют т. н. общеизвестным этическими заповедям («почитай родителей», «не убивай», «не кради» и т. д.).
Стихи о Субботе следуют непосредственно после заповедей, в которых излагаются основы монотеистической веры: См.
1) Я есть Господь, Б-г твой, да не будет у тебя других богов…
2) Не делай себе кумира, никаких изображений и не поклоняйся им (отвержение идолопоклонства).
3) Не произноси имя Господа твоего напрасно (всуе) – т. е. вне молитвы, ритуала, без крайней нужды и т. д.
Глубинный смысл «заповеди о Субботе» не сводится к простому отдыху и запрету на работу. «Памятование, почитание Субботы» в иудаизме, в частности, означает:
1. Признание того, что мир был сотворен Всевышним (за 6 дней).
2. Повторение человеком космологического цикла творения, смиренное подражание Творцу.
3. Отказ от каких-либо действий (работы), которые могут привести к изменению естественного хода вещей, порядка мироустройства, т. е. опять-таки полное подчинение образцу (шаблону), который был дан Создателем.
Именно поэтому слово суббота (Шабат) вошло через древнегреческий в большинство европейских языков не в виде аналога-перевода, а непосредственно, как транслитерация ивритского корня.
65
66
…
67
Парафраза автохарактеристики Германа, героя повести
68
Клише, неоднократно используемое рассказчиком. Синтаксически восходит к устойчивому обороту из книги «
«
Однако в данном случае повествовательное клише наделено своеобразной семантической диффузией. В обороте сплавляются два противонаправленных значения. Первое внутренне присуще русской идиоме, второе – арабской речи.
«
1. Они поняли, осознали, убедились (русское значение).
2. Ход событий, а также речь об этих событиях, изложение, повествование дошло до них именно здесь и сейчас (арабское значение).
Иначе говоря, не рассказчик «ведет речь», а речь «ведет рассказчика», как бы сама собой добирается посредством рассказчика до данного места и времени.
Подобное диффузное использование клишированных формул из произведений различных времен и народов весьма характерно для рассказчика.