— Босс?. .
Молчание.
— Может вы хотите сделать остановку?
Шорох карандаша прервался, и девушка в строгом сером костюме обратила внимание на шефа, ожидая ответа последнего.
Босс, не оборачиваясь, сухо и ровно произнёс:
— Не сейчас мой друг. Но может чуть позже.
Спустя несколько секунд за его спиной послышались знакомые шорохи карандаша и ёрзанье руки, подпирающей подбородок. Автомобиль продолжал движение по извилистой улице, виды кирпичных, жилых домов, промышленных сооружений и набережной, постепенно сменялись цепью небольших магазинов, стоящих под разными углами к не совсем пустующим скверам. Улица расширялась. Стены промышленных сооружений кончались, а здания, жилые и не жилые вовсе, то есть административные, а может и имеющие культурное значение, вырастали по разные стороны от неспешно катившего автомобиля. Улица распрямлялась, она оживала, дышала свежестью всего своего вида, проявляя вдохи и выдохи через богатые фасады, укрытые резными решетками и подпёртая стройными колоннами. Улица становилась другой. Нет. Улица оставалась прежней. Такой-же задыхающейся, нервной, пульсирующей, курящей, трусливой. Больное нутро под каменным париком, некогда бережно сбитым лучшими скульпторами мира, когда-то являющее собой триумф человеческой морали и воли, а сейчас представляющее собой лишь прикрытие для гедонистических желаний и животных инстинктов.
Босс смотрел на всё это с выражением всё того-же ровного спокойствия слегка нахмуренного лба. Но вдруг, его тёмные глаза в какое-то мгновение резко изменили угол зрения, всего на одну секунду, куда-то вперёд.
Первый резко выпрямился в кресле и стал смотреть прямо, через лобовое стекло машины. Развернувшись в стороны, улица уже могла смело назвать себя проспектом. Босс всматривался в его величие, но не во все эти детали, здания, скверы и парки, а в образ вырастающей из панорамы церкви, не сильно большой, но и не слишком маленькой, с одним куполом, и сверкающем на солнце крестом, его венчающим.
Босс легко обернул голову к водителю:
— Друг мой. Будь добр приоткрой окно.
Водитель, не отвлекаясь от дороги, нажал на одну из кнопок панели. Тут-же в машину ворвался поток свежего воздуха, перешивая нестройной какофонией весь гул с улицы, как природный, так и техногенный. Гегемония звуков сотканных из клаксонов машин, визгов их-же колёс, шума и гама людских масс, вместе с ветром, выстроилась в один сплошной нечленораздельный поток. Но в этом потоке ясно выделялся один звук. Мощный и звонкий церковный колокол. И он был так чист и прекрасен, что вся остальная суета окружающего мира ухом не ощущалась.
Босс улыбнулся и живым голосом быстро произнёс:
— Мы остановимся здесь! У церкви!
Водитель, ровно кивнул не оборачивая головы. Двое других оживились и выпрямились. Автомобиль свернул с дороги к воротам храма.
Человек в чёрном костюме вышел и встал прямо перед входом в здание. Его чёрные глаза из-под столь-же тёмных волос впились в силуэт церкви. Они смотрели на богато украшенное сооружение, выстроенное к классическом русском купольном стиле, того наверно времени, когда расцветала Москва под правлением Ивана IV Грозного.
Храм, белокаменный, величественный, с позолоченным куполом и венчающим его крестом, таким-же позолоченным. Человек в чёрном смотрел на массивные деревянные двери и на иконы святых, ведущие к ним. На ухоженный дворик и ящик для пожертвований, и на тех, кого пожертвования обделили своим вниманием. Кто таскался взад-вперёд около кованых решеток ограды, ведущих к деревянным воротам белокаменного, но не решался к ним подойти. Ибо их руки, сухие, крючковатые и трясущуюся, просили звонкой монеты не для ящика пожертвований, и не для куска хлеба, а для одной, или может двух рюмок дешевого спиртного, принимаемых просящими за лекарство от опостылелой, суровой действительности, но никак не за смертельную панацею от несуществующей болезни.
Водитель, молча ожидая за спиной босса, взирал из-под козырька своей кепки на снующих у ворот попрошаек и когда шеф обернулся, кивком спросил разрешения дать монету просящим. Получив разрешение, водитель пошарил в кармане и достал пару смятых купюр. Он не стал подходить, только кинул банкноты на землю. Попрошайки бросились к деньгам, кто-то оказался первым, кто-то не получил ничего. Тот, что в клетчато-бежевом, усмехнулся глядя на нищих и их возню, фривольно опираясь на корпус машины, но заметив строгий взгляд шефа, сменил ехидный тон и даже принял более спокойную позу, сместив вес тела с автомобиля на ноги. Босс подошел ближе к спутникам и обратился к девушке, которая рисовала в блокноте набросок храма и окружающего его сада.