Другая, еще более пагубная, состоит в системе формирования кадров педагогов по специальности. С 1950-х годов в стране запретили совмещать различные работы, чтобы никто не "богател", не получал больше среднемесячного уровня рабочего. В результате квалифицированным исполнителям, мастерам, которые могли бы научить других, запретили по совместительству заниматься педагогикой. А какой серьезный исполнитель, отдавший овладению профессией 10-15 лет жизни, бросит играть и займется исключительно педагогикой? По этой формально-финансовой причине квалифицированных специалистов стали освобождая от работы педагогов. И мне вместе с валторнистом А.А.Рябининым, флейтистом М.И.Каширским и другими работниками Большого театра не разрешали работать совместительству в институте. Приходилось ежегодно месяца работать без оплаты - не бросать же из-за этого студентов, которым отданы годы труда! Но таких, как мы, было немного, большинство музыкантов вынуждено было уйти из педагогики. А освободившиеся вакантные должности стали занимать те, кто имел диплом но не находил работы в оркестрах. Могли ли такие, сами не достигшие высот мастерства, учить других? Еще хуже было то, что на педагогическую работу стали выдвигать тех, кто имел общественные или иные заслуги перед властью. Это была общая беда. Не только музыкантская, именно она завела наше общество в тупик. Новые педагогические кадры, не очень-то разбираясь в педагогическом методе, стали активно развивать науку о практике игры, готовить и защищать диссертации. Дело это оказалось доходным - кандидатам и докторам наук хорошо платили. А научные работы по истории, методике исполнительства начинались цитатами из "Краткого курса истории партии" и несли в себе столько же "научных идей", сколько смысла заключают в себе трафаретные фразы типа "надо сказать" и "следует отметить".
Музыкально-исполнительская сфера искусства считалась у нас зоной вне критики. За стихией самовосхваления - "советская музыкальная школа самая передовая, лучшая в мире" и т.п. - мы не заметили своего отставания по воспитанию ансамблевой культуры, исполнению музыки современных композиторов и даже по развитию мастерства. Наши успехи принято было подкреплять статистикой, выраженной количеством лауреатов конкурсов, особенно республиканских, выпускников вузов, самой большой в мире сетью учебных заведений, в том числе количеством детских музыкальных школ и т.п. Все это так. Советское исполнительское искусство действительно имеет достижения и в ряде случаев получает мировое признание, но если судить об уровне национальной школы по ее лидерам, выдающимся личностям, нам не уйти от того факта, что духовое музыкальное искусство переживает в те дни, когда я пишу эти строки, период застоя и требует нового, переосмысленного подхода к решению проблем.
Спад исполнительского уровня еще молодой, едва ставшей на ноги советской исполнительской школы начался к 1960-м годам. Понимая пагубность сложившейся ситуации, инициативная часть музыкантов пыталась общими усилиями воздействовать на нее. В Москве при Центральном Доме работников искусств было создано Добровольное общество трубачей, которое в 1961 году было преобразовано в Творческое объединение музыкантов-духовиков. Это положило начало творческому общению музыкантов. На протяжении более чем 20 лет в ЦДРИ ежемесячно проводились творческие встречи духовиков.
Следующим шагом стало объединение духовиков на базе созданного в 1988 году Всесоюзного музыкального общества (теперь Союз музыкальных деятелей). Мы получили возможность проводить всесоюзные и республиканские смотры и конкурсы. Уже провели два конкурса-смотра камерных ансамблей и несколько семинаров. Участниками этого движения являлись ведущие музыканты страны. А теперь, в 1995 году, в Москве проводится Международный фестиваль трубы, а в Нижнем Новгороде и Саратове - международные конкурсы. Эту тему могут подробнее осветить очевидцы и многочисленные активисты, продолжающие работу и сейчас.
Сольная деятельность
К сцене я начал привыкать с детства. Еще будучи воспитанником армии, участвовал в самодеятельных концертах, В годы учебы в ЦМШ мне довелось проверить свое артистическое самочувствие и в Большом зале Московской консерватории.
На одном из отчетных концертов училища имени Гнесиных в Малом зале консерватории после моего выступления (играл я романс Листа "Как дух Лауры" и еще что-то) аплодисменты так затянулись, что Елена Фабиановна Гнесина встала и обратилась к публике со словами: "Он еще молод, аплодисменты могут вскружить ему голову!" На Всесоюзном конкурсе в феврале 1941 года я был в числе самых молодых участников, мне исполнилось только 19 лет. К третьему туру публика уже ждала моего выступления.