Капельмейстер оркестра (теперь говорят дирижер или начальник оркестра) Анатолий Игнатьевич Чижов позаботился о моей учебе в общеобразовательной и музыкальной школах. В первый год службы меня не брали летом на ежедневные лагерные учения, куда с утра, под звуки оркестра, отправлялись все эскадроны полка. Меня оставляли у лагерных палаток заниматься.
Поскольку я еще не знал, как это делать и насколько это необходимо, то отвлекался и большее время проводил на спортивной площадке с мячом или вертелся по-обезьяньи на трапециях.
Чижов в полку пробыл года два, потом куда-то был переведен. Не миновала его и кара "врага народа", как и многих военачальников в сталинское время. Однако мне еще суждено было служить в годы войны под его началом в образцовом оркестре Московского военного округа.
Вместо Чижова начальником оркестра стал капельмейстер Коган. Он был значительно старше Чижова, на лошади держался едва-едва, ко мне относился по-отцовски. После 3 лет службы в оркестре 62 кавалерийского полка, по совету моего старшего брата Льва, обучающегося уже на военно-дирижерском факультете Московской консерватории, я решил тоже уйти из армии - учиться. Но Коган хотел все же задержать меня в оркестре. Зная, что я мечтаю иметь свой экземпляр лучшего и единственного в то время учебника для трубы "Школа Арбана", которой в продаже не было, он повез меня якобы для получения "Школы" к Семену Александровичу Чернецкому, автору военных маршей, много лет проводившему парады на Красной площади, но тоже не избежавшему сталинской участи "врага народа". Ему инкриминировалась подрывная, антисоветская деятельность, в частности за то, что на очередном параде сводный оркестр, управляемый им, начал шагать под правую ногу и этим сбил шествие армейских колонн.
Чернецкий по праву слыл большим мастером своего дела, и абсурдность обвинения всем была очевидна.
Чернецкий принял нас в своей "резиденции" - двухэтажном особняке на Арбатской площади, где теперь воздвигнут огромный дом Генерального штаба, который москвичи называют "Пента- гоном". Он послушал мою игру - а для меня это была встреча на высочайшем уровне - и предложил служить в только что созданном им образцово-показательном оркестре наркомата обороны (так в Москве назывались и универмаги - образцово-показательные). "Будешь сыт, одет и получать будешь 120 рублей в месяц". Это мне-то, 13-летнему мальчишке, такое предложение?! Да я в жизни в руках не держал больше десятки!.. В дополнение Чернецкий подарил мне вожделенную "Школу Арбана" в хорошем издании Юргенсона с надписью: "Талантливому Тимоше..." Но по настоянию брата я из армии все же ушел, и был представлен профессору М.И.Табакову.
Началась другая жизнь. А с Чернецким так или иначе была связана вся моя молодость. Когда в Балалаечном оркестре, где я служил юношей (подробнее об этом позже), играли украинский марш Чернецкого, где была сольная фраза трубы, и показали автору марша театрализованный номер на эту музыку, поставленный режиссером Феликсом Николаевичем Даниловичем, Чернецкий, заметив меня сидящим и не играющим сольный эпизод, крикнул: "Дайте ему играть эту фразу!" И, указав пальцем на меня, пригрозил: "А ты мне "Школу" верни!". Это было непонятное для всех уличение меня якобы в воровстве, ведь я уклонился от службы в его оркестре.
Чернецкий был членом жюри Всесоюзного конкурса весной 1941 года в Москве. И когда я стал его лауреатом, он поздравил меня с успехом и сказал: "Ко мне в оркестр пойдете служить". А когда через 5 месяцев, уже после начала войны, он увидел меня в Образцовом оркестре штаба Московского военного округа и бросил взор своего одного глаза в мою сторону (вместо второго глаза у него был протез), наш начальник Сергей Александрович Панфилов, инспектор оркестров МВО, сказал Чернецкому: "Это наш лауреат" (в Союзе тогда было только 5 трубачей-лауреатов: Н .Полонский, С.Еремин, Г.Орвид, И.Баловник и я). "Лауреат-то лауреат, а как он к вам попал?" - поинтересовался Чернецкий, так и не увидевший меня в своем оркестре.
Много раз за мою военную службу я находился в составе сводного тысячетрубного оркестра, к каждому параду проводившего месячные учения, ведь играть надо было все наизусть. Как всегда, репетиции проводил генерал-майор С.Чернецкий. Однажды во время репетиции на Крымской набережной кто-то из баритонистов все время играл не ту ноту. Капельмейстеры десятков оркестров прислушивались, бегали, искали - кто же врет? Раз остановили игру, два... Я не выдержал и крикнул: "Надо играть ля бемоль!" Чернецкий: "Кто сказал "ля бемоль"? И в абсолютном молчании продолжил: "Я из вас капельмейстера сделаю". Почему-то это прозвучало угрозой. Однако позже я и в самом деле стал капельмейстером, т.е. дирижером. Но об этом тоже речь впереди.