И Юрий, и его друзья радовались вместе с Оксаной, когда она получила с острова Капри фотокарточку писателя с автографом. В какой-то степени отцовское дарование перешло к дочери. Оксана сама начала писать рассказы, стихи. Автор «Буревестника», ознакомившись с творчеством старшей дочери Коцюбинского, прислал ей на память одну из своих книг, а также дорогой подарок — ожерелье из дымчатых, темно-сиреневых аметистов.
— Таскали к начальству и нас — подростков, — сорвав золотисто-багровый листок дикого винограда, продолжал Юрий. — Меня, Виталия и наших друзей. Учинили допрос похлеще, чем по делу Добычина...
— Что ж им нужно было от вас, юнцов? — с негодованием в голосе спросил Михаил Михайлович.
— Зинин стучал кулаком по столу: «Знаем, откуда ползет зараза, этот дух «Буревестника»!» Забыл, дьявол, как Добычин накрыл его шинелью в раздевалке...
— Сегодня этот педель, Зинин, все тюфяки вспорет в интернате, — возбужденно сказал Виталий.
— Вот, дети мои, — промолвил Коцюбинский. — На долю нашего поколения выпали очень серьезные испытания. Но вас ждут еще более значительные события.
Наступает время решающих бурь и великих потрясений...
Юрий и Виталий, усевшись на ступеньки крылечка, тесно прильнули друг к другу. Это была не первая задушевная, от сердца к сердцу, беседа, которую вел писатель со старшим сыном и его другом. Затишье, наступившее после бурного 1905 года, было непрочным, предгрозовым. Михаил Михайлович с тревогой думал об испытаниях, ожидавших молодежь.
Борьба за дело народа, которая не угасала ни на миг, ждала борцов и вожаков, и их на смену «павшим, в борьбе уставшим» должно было выдвинуть юное, подрастающее поколение.
Обостренное чутье художника среди множества людей находит единицы — наиболее интересные и яркие натуры... Писатель — знаток душ — видит невидимое... Сквозь морщины старика распознает нежное личико ребенка, розовые щеки юноши, мужественное лицо зрелого человека — все то, что предшествовало густым старческим складкам. И наоборот, мысленно дорисовывает будущее ребенка.
Своенравный мальчик, явившийся в Чернигов из глухого села, заинтересовал Михаила Михайловича многими качествами: пытливым умом, мягкой улыбкой, пристрастием к чтению, настойчивостью, чувством собственного достоинства и при всем этом еще задиристым нравом. Не предугадывал ли Коцюбинский, наблюдая за Виталием, насыщенный драматизмом его героический жизненный путь? Нередко же бывает так: чем ярче судьба даровитых людей, тем сильнее она обрушивается на них своей драматичностью.
Еще свежи были в памяти людей грозные события 1905 года. Вспышки народного гнева — эти зарницы грядущей грозы — возникали и в самых глухих уголках царской России. Герои Коцюбинского, теперь уже не на страницах «Фата-Моргана», а на суровой арене жизни, вооружившись косами, вилами и топорами, двинулись на штурм дворянских гнезд.
Дети из таких семей, как семья Коцюбинских, росли в атмосфере революционной романтики. Из разговоров старших, из рассказов сверстников юноши узнавали многое. Приезжавшие на каникулы молодые большевики, студенты-питерцы, рассказывали о той борьбе, которую вел рабочий класс России.
Много было разговоров о ссыльном большевике Владимире Селюке. Он и питерские студенты Короткий, Гриневич, Присядько создали в Чернигове несколько революционных кружков.
Гимназисты через соучеников-провинциалов узнавали и другое — о разгуле карателей в Конотопе, Клинцах, Шостке, Глухове и в других городах и селах. Женя Журавлев, ровесник Юрия, поведал своим товарищам о том, что творилось в селах и деревнях его родной Козелецщины. Слушая захватывающий рассказ о бесстрашии девятнадцатилетнего революционера Саввы Иванины, молодежь, увлекавшаяся романтикой народных восстаний, понимала, что не перевелись еще на Украине последователи Устина Кармелюка.
В один из февральских дней 1906 года, в день казни большой группы осужденных, по указанию революционного подполья была устроена обструкция во всех тюрьмах Черниговщины. В одиночке козелецкого острога содержался участник вооруженного восстания Савва Иванина, высокого роста и богатырского сложения молодой человек.
Арестанты, по условному сигналу Иванины, разобрав нары, забаррикадировались в камерах. Вышибли окна и, раскидав печи, забросали надзирателей кирпичами. Полиция, вызванная в тюрьму, не в силах была что-либо сделать. Прискакали драгуны. Пьяные, пустив в ход шашки, они штурмом брали одну баррикаду за другой. Ворвавшись в камеру к Иванине, каратели не могли с ним справиться. Руки молодого бунтаря, вцепившиеся в косяки двери, словно примерзли к ним.