— Это что, Леночка? — спрашивала я, показывая девочке на рисунке спутник.
— Шарик.
— А это что? — показывала я ей орбиту.
— Ниточка.
«Шарик» и «ниточка» — вот понятия, в которые пока вкладывается космос у дочери первого космонавта.
…А за столом говорят о них, мечтают за них. Юрий незаметно исчез и скоро так же незаметно снова появился. Он бегал проведать Валю — она ждет второго ребенка и ушла отдохнуть. Юрий смотрит на жену чуть восторженно. Всегда как-то очень легко находит то, что принесет ей радость. Помню, на одном из праздничных вечеров в клубе он отобрал у товарища, продававшего лотерейные билеты, всю пачку билетов и выигрывал все подряд.
— Сто сорок пятый! Кто сто сорок пятый? Детская присыпка!
— Давай сюда! — весело кричал Юрий, протягивал билет и складывал Вале пятнадцатый по счету выигрыш: — Пригодится!
— Восемьдесят седьмой! Губная помада. Помада? Ни у кого?!
— Гагарин! — кричала праздничная толпа.
И Юрий, под общий хохот, снова протягивал билет. Его Валя — она от души смеялась вместе со всеми — едва удерживала в обеих руках выигрыши, а муж все выигрывал и выигрывал.
— Двести двадцатый! Кто двести двадцатый — шампанское!
— Э-э… Это вещь. Мы сейчас пустим по кругу! — говорит Юрий.
И бутылка шампанского пошла по кругу…
Еще до новогодней полночи, когда звенят бокалы и друзья желают друг другу счастья, было далеко, веселая «космическая» компания сидела за столом, пела песни, спорила, мечтала. В углу весь вечер о чем-то говорил, что-то показывал телевизор — никто на него не обращал внимания. Он был похож на говоруна, к которому привыкли и никто никогда не слушает. Но вот он замолчал, и шумная компания вдруг притихла — взгляды устремились на экран, — потом взорвалась веселым хохотом. На телевизионном экране орудовала знакомая всем маленькая фигура — с усиками, с тросточкой, в черной шляпе и с походкой на каблуках. Чарли Чаплин.
Друзья долго смотрели чаплинские фильмы, то умирая со смеху, то становясь серьезными, то переживая за их героев. Юрий звонко, по-мальчишески смеется с друзьями, а потом начинает разговор о Чаплине:
— Большой мастер смеха… Один едва уловимый жест — и зал грохочет. А какой внутренний комизм в каждом сюжете! И как часто за комизмом угадывается трагедия… Жаль, что мало его фильмов мы видим.
Разговор заходит о советских фильмах, об Урусевском и Чухрае. Вспоминают фильм «Сорок первый».
— Вы знаете, как его снимали, между прочим? — спрашивает Юрий. — Совершенно героически. В адскую жару, в пустыне Чухрай слег, заболел. И его больного несли по пустыне на носилках, а он продолжал работать.
— Интересно, какой фильм о космонавтах будет? — перебивает Юрия сосед.
Незадолго до этого группу космонавтов приглашали в Министерство культуры. Там авторы будущего фильма о космонавтах читали им свой сценарий, советовались, консультировались.
Много спорили. Этот спор продолжался и в новогодний вечер.
— Я тебе говорю, что это слишком мелко, чтобы показывать космос через судьбу одного, — в пылу доказывал один.
— Ничего ты не понимаешь. В одном там воплощен и ты, и я, и он… — спокойно говорил другой. — Постой, ведь ты сам следил с интересом!
— Но есть еще кто-то кроме меня, тебя… — вступал в спор третий.
— А хорошее есть там словечко. Летчик говорит: «А я не знал, что воздух упругий и его можно потрогать руками…» — вставил Юрий.
— Первый фильм о космосе — и ничего значительного, — продолжал пылкий оратор.
Спорщиков прогнали на кухню. А за столом поднимались тосты.
— Выпьем за небо! За наше старое, древнее, как Земля, Небо! — поэтически предложил инженер.
— С наступающим, друзья! — поздравил всех по праву старшинства друг Юрия летчик Владимир. — С наступающим Новым годом! Кто-то из нас станет в этом году счастливейшим из людей. Пусть все мы будем очень счастливы. С Новым годом, друзья! — он поднял бокал, но остановился и, чуть помедлив, добавил: — С новой эрой!
А «счастливейший из людей» сидел рядом и тихо напевал про себя любимую песенку.
— Выпьем за мечту! — предложил он.
Он очень любит мечтать, даже в песне. А та песня не выходила у меня из головы и на другой день. И я попросила его:
— Юр! Напиши слова!
Он записал мне в блокнот. Вот они, эти строчки:
Он очень любит мечтать, Юрий. Мне вспомнился другой зимний вечер. В феврале неделю за неделей космонавты ждали звездной ночи — срывался урок практической астрономии. Часто вечерами смотрели на небо, а оно было хмурое, пасмурное — ни звездочки, только темные облака. Но вот с вечера похолодало. Заскрипели, затрещали деревья.
Вечером вышли из дома и ахнули: небо все — точно новогодняя елка, в звездах. Все шли, не стесняясь, показывали пальцами в небо и громко переговаривались:
— Вот созвездие Ориона!
— А найди, где пояс!
— Созвездие Лебедя.
— А вот Кассиопея! — словно свою старую знакомую увидел Юрий. — Вы знаете, у моего соседа сын еще ни слова не говорит, а где Кассиопея — знает. Спросишь его: «Где Кассиопея?» Показывает: «У-у».
Парни смеются:
— Обучил пацана звездам!
В этот вечер наконец состоялись практические занятия по астрономии. Опытный штурман, высокий, сухощавый, учил космонавтов ориентироваться по звездам. Сколько их, звезд, на небе? Попробуй-ка сосчитай! А назвать имена и того трудней. Кроме Большой и Малой Медведиц, мало еще какие кто знает… Но вот штурман стал показывать созвездия и сразу будто навел на небе порядок.
Затрещали приборы. Засветились тусклые огоньки. Космонавты определяли свои координаты по звездам.
— На тебе блокнот, будешь у меня за секретаря, — в шутку сказал мне Юрий, а всерьез попросил: — Записывай градусы, минуты и секунды, ладно?
Мы стоим на морозе, поеживаемся от холода и работаем. А потом, когда кончаем, Юрий спрашивает:
— Показать тебе Венеру? Вон она, неверная… Знаешь, сколько до нее километров? Сорок миллионов. И к ней летит наша ракета — представляешь?
Юрий разглядывал усеянное звездами небо и вдруг добавил:
— Когда-нибудь и вон к той звездочке полетит, — он показал на самую, казалось, маленькую звезду на небе — одна светлая точка.
— Вот бы слетать, а? — вдруг донесся голос друга Юрия.
— Меня больше на планеты тянет, — отозвался его собеседник.
Они тоже мечтали.
ЧЕЛОВЕК ИЩЕТ ЗЕМЛЮ
ВНИМАНИЕ!.. Старт!
В кабину врывается плотный, как вода, грохот двигателей. Тяжелая сила вдавливает космонавта в кресло… «Раз, два, три…» — считает он про себя. Хочется считать быстрей, но космонавт подавляет это желание.
Проходит несколько секунд, и сразу становится легко.
— Земля! Я — космонавт. Отделилась первая ступень!
И опять невидимый богатырь сжал грудь, дышать очень трудно, сами собой закрываются отяжелевшие веки, невозможно пошевелить даже пальцем…
Как медленно тянутся секунды!
— Земля! Я — космонавт. Отделилась последняя ступень. Чувствую невесомость. Настроение отличное, самочувствие тоже! Приборы работают нормально.
— Космонавт! Я — Земля. Вас понял. Продолжайте полет по орбите.
Неяркий луч переносной лампы освещает кабину. Стенки, покрытые белым паролоном, искрятся; кажется, будто они в инее. И по соседству с инеем — ярко-оранжевый скафандр космонавта да два черных приборных щита.
Не терпится заглянуть в иллюминатор — какое оно, небо в космосе? Какова Земля отсюда, с высоты трехсот километров? Сначала шторку… Он нажимает тумблер. Потом… светофильтр.