— Я понимаю.
А Кравченко свернул сводку и, передавая ее Нине, коротко бросил:
— Перепечатать надо. И распространить, Пусть люди знают правду. — И потом, снова взглянув на Веру молодыми глазами, резко спросил: — Вы можете раздать? Хотя бы женщинам?
Вера сказала, что ее перебросили на лесокомбинат в качестве табельщицы. Она даже заволновалась, ожидая, как к этому отнесутся ее новые товарищи.
— Табельщица? Это уже до некоторой степени опора администрации,— вслух рассуждал Кравченко; обе женщины не сводили с него глаз.— Табельщица может быть другом рабочих и их врагом. Все зависит от того, как понимать свои обязанности.— Потом усмехнулся — хитровато, по-мальчишески: — Ну, что ж... Вера Васильевна, будете распространять сводку среди рабочих комбината. Только... осторожно. Как бы нам не попасть за колючую проволоку.
— Спасибо, товарищ Кравченко! — сказала Вера, вставая.
Кравченко тоже встал.
— Теперь мне здесь поселиться надо.— Он показал на двери соседней комнаты.— А кухней пользуйтесь, как обычно. Хозяйничайте там, одним словом... чтобы поменьше было всякой таинственности.
— Ну, в наш переулок вряд ли кто забредет.
— Придет время, забредут не только сюда. Осторожность в нашем деле прежде всего.
Этот вечер они провели вместе. Кравченко оказался простым и веселым человеком, и его приглушенный голос вселял спокойствие и надежду.
Назавтра она взялась за свою работу совсем с иным настроением. Она еще не знала, какую пользу может принести рабочим, будучи табельщицей, но была уверена, что со временем это прояснится. Теперь она должна была приходить раньше всех, выносить из будки доску с жетонами, и рабочие, приходя на комбинат, снимали каждый свой номер. С этими номерами они получали возможность пройти через другую калитку, уже во двор.
В первый день все девять женщин пришли на электростанцию. Через час после начала работы в будке появился тот самый русский инженер и немец. Директор спросил по-немецки, сколько рабочих не пришло. Инженер в коротком «демисезоне» повторил вопрос по-русски. И Вера решила пустить в игру новый козырь — она ответила по-немецки:
— Явились все, господин директор.
И как тогда, в фельдкомендатуре, радость засветилась в бесцветных глазах немца, и он воскликнул:
— О-о! Вы были в Германии?
— Нет, я изучила язык в советском институте.
Немец настороженно повел головой, при этом его большие оттопыренные уши чуть заметно вздрогнули.
— Вас же там учили евреи! — брезгливо продолжал он. — Я никак не могу привыкнуть к этому жаргону... А вы говорите, как настоящая немка.
Это был, должно быть, комплимент, и надо было поблагодарить.
Потом директор сказал, что ежедневно она обязана докладывать, сколько человек не пришло на работу, и подавать их списки. И ушел. Вместе с инженером.
Вера в полной бездеятельности провела несколько часов, наблюдая из оконца будки за солдатом, что стоял у входа во двор электростанции и время от времени позевывал. Лицо у солдата было круглое, рябое — будто его опрыскали охрой, тупоносое и какое-то нудное. «Надо будет завтра взять с собой вышивание,— подумала Вера,— и заделаться добродетельной Гретхен». В это время к солдату подошла пожилая женщина в платке. Она что-то сказала немцу, показала жетон, и тот махнул рукой. Женщина переступила порог будки.
— Ну, как на новом месте? — спросила она, и приветливое лицо ее засветилось смехом.— Ничего, милая, не докажешь тем, что будешь таскать носилки. Не горюй, здесь будешь полезной... — Кому и в чем,— она не сказала.
Вера решила — этой можно. Достала из-под платка переписанную Ниной сводку Совинформбюро и подала ее женщине.
— Может, интересуетесь...
Женщина глянула на крупные буквы, губы ее дрогнули, густые брови сошлись на переносье; и вдруг она тихо ойкнула и как-то радостно-испуганно прошептала:
— Про наших! Про сыночков!..
И потом, глядя на Веру просветленными, материнскими глазами, добавила:
— Вот какая ты! Больше нет? Давай, давай, я раздам! На меня можешь положиться, как на мать.— И, засовывая сводки за пазуху, сказала уже совсем другим тоном: — А я хотела симульнуть и попросить тебя спрятать эту жестянку в карман. Однако такое дело откладывать нельзя! — И она спокойно, спорым шагом опять направилась к солдату.
Вера наблюдала за нею через оконце и с облегчением вздохнула, когда солдат махнул рукой.
«Вот он, первый шаг!» — с радостной тревогой подумала Вера.
XI
Жизнь приобрела ясный смысл. Теперь, хоть и не знала Вера всей шеренги, однако чувствовала, что стоит в ней. Слева ее локоть коснулся Нининого локтя, справа был Кравченко, а сколько за ними — тысячи или единицы — не так уж важно: самым существенным и важным было то, что снова найдена связь с жизнью, которая была до того, как на часах истории пробила трудная година, с той жизнью, которую не забыть и к которой будешь стремиться всем сердцем. Все, что она делала теперь, интересовало ее, волновало, и каждое утро, начиная новый день, она ждала, что вот-вот что-то случится, важное и значительное.