— Еще вот что скажу... только ты не подумай чего... Не приходи к нам домой, заночуй здесь. Хозяйка — вдова, дочка у нее маленькая, здесь тебе будет хорошо. За мной тоже могут прийти.
— Неужели ты...
Кравченко посмотрел старику в глаза, и тот не отвел взгляда.
— За куму я спокоен... Однако мы с нею часто ходили вместе... Если следили — могут и меня взять. Мы — как-нибудь, а ты — командир... Нас не будет, будут новые, и для этих новых опытный командир — находка...
И Феофил пошел в сторону дома. Шел он медленно, опустив голову, как человек, занятый сложными, неразрешимыми проблемами. Вернулся на свой огород, приблизился к калитке и увидел: на крыльце стоит немец с автоматом. Немец смотрел на ворота, на улицу. Бежать еще не поздно — немец его не заметил... Феофил прошел в садик соседа и через него вышел на улицу. Она лежала перед ним, вся залитая солнцем. И — ни души. «К кому зайти, кого попросить, чтобы предупредили сына, товарищей»,— думал Феофил. Вдруг он заметил: в тенечке лежит хлопчик, Юрка.
— Юрка! — окликнул его Феофил.
Хлопчик вскочил, подбежал к нему.
— За мною пришли фрицы, понимаешь? Я пойду в хату, они меня заберут, конечно. А ты беги по соседям и кричи: Феофила арестовали!.. Пусть знают.
— Да зачем же идти, деда? Ты беги!
Черные угольки глаз — напряженно-недоуменные.
— Нет, сынок, так надо.
И он медленно направился к своей хате. И был ужо возле ворот, когда услыхал, как Юрка тоненьким голоском кричал: «Тетка! Тетечка! За Феофилом фрицы приехали!» И дальше, дальше — «Фрицы приехали!» С облегчением додумалось: теперь знают, значит — предупредят. И вошел во двор.
VII
Вера пишет декорации. Через стеклянный потолок льется свет, в комнате, над которой яркое голубое небо, светло и радостно. Немного поодаль от нее стоит обер-лейтенант, покачиваясь на каблуках блестящих сапог. Он тщательно выбрит, надушен, предупредительно внимателен.
— Не кажется ли вам, что светлый тон этих полотен при электричестве будет казаться холодным?
— Нет,— отвечает Вера,— светлый тон дает ощущение простора. Я так и думаю: много света, солнца, прозрачный воздух, бесконечность... На таком фоне и должно проходить действие пьесы...
— В драме — любовь...
— Сначала радость, песня, торжество, гимн, любви.
— Извините, как раз потому я и думаю, что ваши декорации не отвечают теме...
— Почему?
Она даже перестала писать. В сером халатике, с кистью в руках, с шапкой каштановых волос...
— Любовь... Здесь не должно быть много света и простора... Один на один... Маленькая комната, уютная, она — хозяйка. Мужчина приходит к ней, как господин к невольнице. Невольниц не содержат там, где много света... Красивые невольницы — аксессуар интимного, замкнутого уголка, золоченой скорлупки.
— В пьесе героиня — не невольница. И не аксессуар.
— Женщина... Каждая женщина — невольница.
Вера смотрит на это лицо, выбритое до блеска, на легкую улыбку на тонких губах большого рта.
— Я очень ценю вашу компетентность в искусстве, однако не разделяю ваших взглядов,— говорит она и чувствует — скажи он еще слово, и она не сдержится.
Но вот послышались шажки «князя». Хорошо, что он пришел.
— Вера Васильевна! Успеете?
— Если только не придется переделывать... Господин Рихтер...
Обер-лейтенант дотрагивается пальцами до фуражки.
— О, фрау... Я высказал только свое мнение...
Рихтер и Милкин выходят. Вера некоторое время стоит в задумчивости, потом ступает на белые полотнища, набирает кистью зеленой краски и начинает ею закрашивать блестящий белый фон. На пороге Рихтер и Милкин останавливаются. Откуда-то снизу, из ресторана, доносится музыка.
— Вас учили, долго учили,— сухо говорит Рихтер.— А что вышло? Вместо того чтобы проследить за этой старухой, ваш агент побежал к Гельмуту и раззвонил, раззвонил... Вы же знаете, что Гельмут и Фихтенбауер...— он сводит руки — палец к пальцу.— В следующий раз — только ко мне!
— И неужели...
Рихтер криво усмехается.
— Неужели, неужели! Гельмут решил опередить Фихтенбауера и арестовал ее... Фихтенбауер решил не отстать и арестовал какого-то старика... Этот ваш агент, второй, утверждает, что женщина часто приходила вместе с «кумом».
Милкин смотрел Рихтеру в глаза. Нижняя губа его отвисла.
— Хорошо, что в городе находится третье лицо, заинтересованное не в состязании шефов, а только в величии Германии. Он поручил мне обоих арестованных. Я из них выбью. Но на будущее учтите.
«Князь» снова оживился — гроза прошла.
— Проинструктирую, проинструктирую... Только, признаться, тяжело... мне тяжело с этим Терешко...