— Подождите. Пока что так надо. Придет время, мы и его прижмем...
Рихтер переступил порог.
— Господин обер-лейтенант, сочту за счастье, если ваша особа будет присутствовать на премьере... И если бы...
— Хорошо. Подумаем.
Блестящий, подтянутый, обходительный, обер-лейтенант проходит вестибюлем театра, минуя двери, ведущие в ресторан. Машина везет его в гестапо. Солдаты при виде его замирают. Рихтер проходит мимо них, как мимо статуй. И вот он в своем кабинете. На столе — папка. Рихтер раскрывает ее. Ничего, одни корочки. Длинным пальцем он барабанит по корочкам и садится на край стола. Еще минута — и он нажимает на кнопку звонка.
— Из камеры номер сто девяносто три.
Он по-прежнему сидит на столе и, не глядя на двери, барабанит по папке.
— Имя и фамилия? Чем занимаешься, где живешь, кто твоя семья?
Молчание.
— Где твои сыновья? Как фамилия человека, который жил у тебя на квартире?
Молчание.
Но Рихтер тоже упрям: от того, раскроет или не раскроет он подпольную организацию, зависит его карьера. Он станет «шефом», и кто-нибудь уступит, должен будет уступить ему место.
— Сколько человек ты завербовала в свою организацию? Кто руководит ею? Кто руководит тобой?
Молчание!
Обер-лейтенант соскакивает со стола и в упор смотрит на женщину. Лицо у нее синее, это «ради знакомства» ее избили надзиратели. Глаза опухли. Но и сквозь узкие щелки видно — они спокойны.
— Кто тебя бил?
Она молчит, и в этом молчании обер-лейтенант усматривает оскорбление своей особы.
— Твой «кум» — здесь... Под полом мы нашли радиоприемник. Одного этого достаточно, чтобы расстрелять и «кума», и тебя,— он же твой приятель. Но я обещаю тебе... У меня в Германии тоже есть мать...
— Жаль, что она не задушила тебя, когда родила...
Шея и щеки медленно, но густо окрашиваются в лиловый тон. Кроме этого — никаких перемен, ни тени волнения. Он закуривает сигарету.
— Мы выловим вашу банду, несмотря на твое упрямство. Выбирай — или с нами, или смерть. Ты надеешься дождаться сыновей... Это зависит от тебя...
— Сыновья плюнут мне в глаза, если узнают, что я предала своих. Послушайте, господин офицер, не тратьте времени даром, я ничего вам не скажу. Кроме одного: ненавижу вас люто.
— Скажешь!
Обер-лейтенант Рихтер стоит, покачиваясь на каблуках, как только что стоял в театре. Два пожилых немца, засучив рукава, «помогают допросу». Женщина сидит перед низким столом, палачи немцы прибивают ее руки к крышке... Молчит. Один держит голову руками, другой льет женщине в рот какую-то жидкость, мутно-желтую, с противным запахом. Выльет кружки три, ожидает. Ни слова. Ее швыряют на каменный пол, вытаскивают из печки огненные полосы... Обер-лейтенант достает из кармана надушенный носовой платок. Надзиратели срывают с головы косынку и начинают вырывать волосы.
Тишина.
— Повторите все снова! — приказывает обер-лейтенант.
Снова гвозди, снова раскаленное железо, снова однообразное бульканье жидкости... И — тишина, будто хирург занят сложной операцией, а больной — под сильным наркозом...
— В камеру!
Обер-лейтенант хлопает дверью. Поднимаясь по крутой лестнице, он обтирает платком лицо. Пот выступил на лбу, на носу, На скулах. «Правильно! — думает он.— Таких надо уничтожать. Но неужели они сильнее нас?..»
Снова звонок. Снова стучат подкованные сапоги солдат. Двери закрыты, и перед обер-лейтенантом — невысокого роста пожилой человек, брови с сединой и из-под них — глаза, не испуганные глаза, а полные ожидания и даже интереса.
— Радиоприемник... признаться, паночку, смастерил его мой сын... Я в этих штуках мало что понимаю.
— Тде твой сын?
— Его напрасно искать. Он месяц как исчез... не знаю, где он.
— Лжешь! Он в банде?
Обер-лейтенант быстрым шагом выходит из-за стола, останавливается перед стариком и бьет его наотмашь.
— Не смотри так, собака!
Рихтер понимает — из них ничего не выбьешь. Приходит мысль, интересная мысль. Он поднимает голову, как зверь, который прислушивается к подозрительным звукам. Вдруг он смеется — так смеются люди с хорошим желудком.
— Машину!
Через несколько минут Рихтер входит в «салон». Он — деликатно-вежлив, подтянут, корректен. Он улыбается хозяйке, Вере. А в глазах у той — чуть заметное недоумение.
— Прошу вас поехать со мной к Терешко. Нужна его помощь.
— А я причем?
— Без вас мне трудно будет переубедить его.
— Вы можете приказать...
— Что вы, что вы!.. Мы сотрудничаем...
И вот они у Терешко.