НЕЗАБУДКИ
Вечерняя прохлада, полная неясных ароматов, сменила зной минувшего июньского дня. Последние лучи солнца скользнули по верхушкам деревьев и, на миг окрасив их пурпуром, утонули в темной чаще леса.
Из ярко освещенной комнаты в прозрачный сумрак террасы врывалось шумное молодое веселье, звон бокалов и частое задорное: «Горько! Горько!»
На террасе тихо разговаривали двое, не замечая третьего, чье присутствие выдавал красный огонек папиросы.
— Ну вот. У Сони будет теперь своя семья, — вздохнул высокий мужчина и, вздернув на коленях брюки, сел на парапет. — А ты еще ничего не решил? Опять поедешь один? Отпуск ведь твой кончается…
— Не знаю, — нехотя ответил другой, пытаясь скрыть волнение. Он стоял маленький, ладный, плотно обтянутый армейским кителем и, чуть прижмурив глаза, смотрел поверх головы своего приятеля.
Тот решительно хлопнул ладонью по барьеру и, не унимаясь, продолжал:
— А я бы на твоем месте подумал обо всем именно сейчас, пока Наташка мала. Вот так, Алеша.
Заложив руки за спину, Алексей упруго покачнулся на носках и усмехнулся.
— Так ты что думаешь: чужая женщина заменит Наташке мать лучше, чем моя родная сестра?
— Чудак, да не чужая женщина, а твоя будущая жена! К тому же неизвестно, как отнесутся к твоей дочери муж и свекровь Сони…
— Меня, Борис, не переубедишь, — раздраженно перебил товарища Алексей. — Я на себе все это испытал. Мачеха, она и есть мачеха.
— Но ведь вы с Надей любите друг друга. Ты хоть пытался узнать у нее, как она относится к ребенку? — Поправив на носу большие роговые очки, Борис засунул руки в карманы светлых брюк и решительно встряхнул головой. — Тогда брось морочить Наде голову.
Алексей все так же покачивался на носках, глядя куда-то в темноту сада.
Сзади заскрипело плетеное кресло. Собеседники резко обернулись.
— Иван Петрович, вы, что ли? — крикнул Борис, вглядываясь в лицо мужчины.
— Я, — отозвался Иван Петрович. Он подошел, взял Алексея под руку и душевно заговорил: — Прошу прощенья, что невольно подслушал ваш разговор. Борис прав: Надя — умная девушка. Главное, обстоятельная. Она сумеет воспитать ребенка. Учтите мудрость народную: не та мать, которая родила, а та, что воспитала. Я вот никогда, друзья, не тревожил прошлого…
— Расскажите, расскажите, — обрадовался Борис.
Иван Петрович, опустившись на ступеньку крыльца, пригладил седеющие волосы, достал из нагрудного кармана кителя тяжелый серебряный портсигар.
— Курите.
Три блуждающих огонька вспугнули надвигающуюся тьму.
— Женился я еще студентом и, конечно, по любви, — тихо начал пожилой мужчина. — Учились мы с женой в одном институте и жили, как говорится, душа в душу. Через год у нас родилась Ольга.
— Так разве Татьяна Васильевна не мать Ольги? — удивленно спросил Алексей.
— Сейчас все узнаете, — дружески кивнул ему Иван Петрович. — Окончив институт, мы уехали во Владимир-Волынский. Там жила мать жены. Прошло еще три года, и на свет появился Саша. Мальчик рос, по общему нашему мнению, не по дням, а по часам. Девятилетняя Ольга была первоклассной нянькой, она не отходила от брата. Одним словом, все было хорошо. Но вскоре умерла теща, а следом пришло самое страшное — война.
В ночь на 22 июня я задержался на работе. Помню, через открытое окно в мой кабинет ветер приносил запах каких-то цветов и остывающего асфальта. Было очень спокойно, и хорошо работалось. Вдруг откуда-то из-за Буга грохнуло раз, другой. Тотчас завыла сирена. И началось: бомбы рвались на каждой улице, в каждом переулке. Пробираясь через груды битого кирпича, которые еще хранили тепло людского жилья, я думал только о своих: «Живы ли?»
От нашего дома осталась одна стена. В каком-то забытье я смотрел, как догорал тюль на нашем окне, не зная, где искать жену с детьми.
— Что вы здесь стоите, черт возьми?! — пробегая, крикнул мне военный. — Слышите, стрельба?
На миг огненно-черный столб взрыва осветил военного и опрокинул его навзничь. Только тогда я пришел в себя и понял — это война. Весь следующий день я шел с толпой беженцев на запад, надеясь узнать что-нибудь о жене. Мне посчастливилось: встретил соседку.
— Ирину Дмитриевну и детей заводская машина взяла, — сказала она.
Я очень обрадовался, простился с соседкой и присоединился к отступающим воинским частям.
С фронта я написал письмо сестре в Омск. Думал, что жена с детьми у нее, но их там не было. Я стал посылать запросы в другие города… и только в 1944 году, когда уже потерял всякую надежду, случайно узнал, что Ольга моя находится в детском доме недалеко от Челябинска. Не мешкая, я выехал туда. Командование дало мне три недели, чтобы я мог уладить свои семейные дела.