Особняком держался в эмигрантской колонии югославский король Петр II. Он был еще совсем молодым. Помнится, в крупнейшем соборе Лондона - Святого Павла было устроено богослужение по случаю дня рождения этого монарха, находящегося в изгнании. Дипломатический этикет требовал и моего присутствия.
У меня сложилось впечатление, что сам Петр не занимался политической деятельностью. Он и его правительство были страшно далеки от жизни страны, от героической борьбы народа против гитлеровских захватчиков. И это предопределило крах монархии. Между тем в стране создавались Народно-освободительная армия и народная власть. Осенью 1942 года в городе Бихач состоялась сессия общеюгославского органа - Антифашистского веча народного освобождения Югославии (АВНОЮ). А через год на второй сессии АВНОЮ конституировалась как верховный законодательный орган Югославии. Был образован и первый исполнительный орган народной власти - Национальный комитет освобождения Югославии во главе с Иосипом Броз Тито.
В Лондоне вынужден был жить норвежский король Хокон VII. Когда гитлеровцы напали на Норвегию, он призвал народ дать отпор врагу. Король отверг притязания коллаборационистов, требовавших от него отречься от престола. Но положение его в эмиграции было незавидным:
монарх, по существу, без подданных. И все же он оставался каким-то самобытным: веселым, добродушным, я бы сказал, остроумным. Как-то на одном из приемов я спросил у него:
- Какие новости из вашей страны? Как вы смотрите на перспективы освобождения Норвегии?
Он улыбнулся и ответил в своей обычной шутливой манере:
- Я не сомневаюсь, что Красная Армия освободит Норвегию. Но вот вопрос: буду ли я королем...
Мне оставалось только напомнить, что выбор формы государственного правления - сугубо внутреннее дело страны.
Колоритной личностью лондонской эмиграции был, конечно, де Голль. Даже внешне он выглядел приметно: высокого роста, массивный, с гордо посаженной головой и умными, проницательными глазами. Этот человек упорно шел к своей цели.
Де Голль мне запомнился особенно хорошо, так как бывал частым гостем нашей миссии. Да и обоих посольств.
Он искал нашей поддержки, поскольку понимал, что только совместно с Россией (иначе он не называл Советский Союз) дорогая его сердцу Франция сможет одержать победу и, освободившись от позора поражения, обретет свое былое величие. Он охотно делился своими горестями с русскими еще и потому, что далеко не всегда встречал взаимопонимание со стороны англичан и американцев.
Я уже говорил, что далеко не все, даже самые проницательные, военные и государственные деятели Европы верили в конечную победу Советского Союза. Де Голль верил с самого начала. После нападения Гитлера на Советский Союз он предпринял решительные шаги, чтобы установить контакты между "Свободной Францией" и Советским правительством. Его представитель в Турции Жеро Жув навестил нашего посла в этой стране С. Виноградова и эаявил, что де Голль хотел бы направить в Москву двухтрех своих представителей. Дело в том, заявил Жув, что, по мнению генерала, у Советского Союза и Франции, как у континентальных держав, много общих интересов, отличных от англосаксонских стран.
Я присутствовал на встрече И. М. Майского с де Голлем 27 сентября 1941 года. Де Голль вошел в кабинет советского посла, как всегда, очень сосредоточенный. В кабинете стало как бы тесновато от его массивной фигуры.
И. М. Майский вручил генералу письмо, в котором говорилось, что правительство СССР признает его "как руководителя всех свободных французов, где бы они ни находились, готово оказать им всестороннюю поддержку и обеспечить после победы полное восстановление независимости и величия Франции".
Де Голль был явно взволнован. Незадолго до этого он, будучи осведомлен о благосклонном отношении к нему русских, создал Французский национальный комитет под своим председательством. Члены этого комитета обладали, по существу, правами министров. А сам комитет представлял собой как бы временное правительство. Таким образом, дальнейшая успешная деятельность де Голля оказалась возможной благодаря энергичной поддержке Советского правительства.
Англичане не отказывали де Голлю в материальной и моральной поддержке, но с признанием его как главы законного правительства Франции не торопились. И это выводило генерала из себя.
Как бы желая компенсировать свои неудачи на Западе, де Голль активизировал дипломатические усилия на Востоке. 27 сентября он направил телеграмму И. В. Сталину:
"В момент, когда Свободная Франция становится союзником Советской России в борьбе против общего врага, я позволяю себе высказать Вам мое восхищение непоколебимым сопротивлением русского народа, равно как мужеством и храбростью его армий и их полководцев. Бросив всю свою мощь против агрессора, СССР дал всем ныне угнетенным народам уверенность в своем освобождении. Я не сомневаюсь, что благодаря героизму советских армий победа увенчает усилия союзников и новые узы, созданные между русским и французским народами, явятся кардинальным элементом в перестройке мира" [Советско-французские отношения во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.: Документы и материалы. М., 1959, с.
48-49].
Как-то генерал пришел в советское посольство и сообщил, что он намерен направить в распоряжение Красной Армии одну из дивизий, находившихся в Сирии.
- Англичане не умеют командовать механизированными соединениями, заявил он.
Мы с Майским промолчали.
- Учитывая сложившуюся обстановку, - продолжал де Голль, - я предпочитаю помогать России, а не Великобритании.
Посол сказал, что он доложит своему правительству.
- Тут, видите ли, в чем дело, - сказал мне Майский после ухода генерала, - де Голль уже предлагал свои силы английскому командованию на Ближнем Востоке. Но имперский генеральный штаб не согласился... Хотя в Ливии англичане готовят наступление. В общем, наши союзники не очень-то верят в генерала... Они прячут от него спички, которыми можно разжечь костер...
Мы запросили правительство и получили благоприятный ответ. Я пошел в имперский генштаб и сообщил, что 2-я французская дивизия в скором времени отправится на Кавказ. Начальник генштаба попросил время, чтобы проконсультироваться с правительством. Дело кончилось тем, что англичане, даже не уведомив нас, направили 2-ю дивизию в Ливию.
Мы этого ждали. Де Голль был не против использовать нас в качестве пресса, который мог выдавить из английского правительства угодное ему решение.
Не веря, что его британские и американские друзья окажут ему необходимую помощь, де Голль полагался главным образом на русских. Он сам говорит об этом в своих мемуарах.
Признаюсь, поначалу я относился к де Голлю осторожно. Пусть поймет меня правильно сегодняшний читатель.
Да, Советское правительство признало его. Да, это был патриот Франции. Но мало ли в то время было людей, выдававших себя за патриотов, а на самом деле преследовавших узкоэгоистические цели. Но вот как-то я включил приемник и услышал его взволнованный голос (это было в дни разгрома немцев под Москвой): "Нет ни одного честного француза, который не приветствовал бы победу России". В этих словах чувствовалась искренняя вера. Да, в лице генерала де Голля мы имели дело с настоящим, последовательным и непримиримым борцом против фашизма.
7. НАРОД - "ЗА", ПРАВИТЕЛЬСТВО - "ПРОТИВ"
В декабрьские дни 1941 года мы с волнением следили за событиями на фронте: контрнаступление Красной Армии под Москвой шло успешно. На северо-западном направлении от столицы были освобождены Крюково, Солнечногорск и Клин; на южном - Сталиногорск, Михайлов, Калуга, Козельск. Немецкие войска всюду поспешно отступали, бросая транспорт и боевую технику.
В Лондоне первыми на победу советского оружия отреагировали газеты. Сообщения Совинформбюро теперь уже печатались на первых полосах и крупным шрифтом, немецкие же сводки - еле заметно.