— Извини. Кабы мне такой намек она сделала, пиши враз: жил-был сверчок да весь вышел.
— Ерунду ты городишь. Она скромная девушка.
— Ха-ха. — Беткин артистически подкрутил пальцами несуществующие усы. — Все они скромные. Царицы прямо. Становись на колени и молись, покуда лоб не расколотишь.
— Замолчи ты! — крикнул Красиков и запустил в курсанта подушкой.
В дверях снова появилась Люся и торопливо скомандовала:
— Красиков! На выход!
Он быстро набросил халат, подвязал его длинным поясом и вышел из палаты.
— Вы что это затеяли? — спросила Люся возмущенно. — Хотите, чтобы узнала Любовь Ивановна? Вы знаете, что тогда будет?
— Простите, Люся, — виновато, прошептал Красиков. — Разозлил он меня, этот Беткин мордатый. Ну все уже прошло. А что здесь-то? Где они, старший лейтенант и полковник?
— Вместе с Любовью Ивановной пошли к начмеду, сейчас будет заседать комиссия.
— Комиссия?! — переспросил Красиков настороженно.
— Ну да, — сказала Люся. — А вам чего бояться? С ногой у вас все благополучно. И потом вы такой знатный человек в училище.
— Какой знатный? Откуда вы взяли?
— Слышала. Сам полковник оказал, что вы отличный математик. А старший лейтенант подтвердил: даже, говорит, отличнейший. Довольны? Ну а теперь сидите здесь, у окна, и ждите. А я пойду в перевязочную.
Может, час, а может, и больше сидел Красиков у окна и глядел на госпитальный двор, освещенный уже по-весеннему пригревшим солнцем. На кривых сучьях карагача буйствовали воробьи, улаживая свои птичьи дела, горячие и неотложные. Один самый взъерошенный и задиристый воробьище показался Красикову похожим на мордатого Беткина. Он ударил кулаком по раме и гикнул на него:
— Феть! Феть!
Вся стая, снявшись с карагача, сыпанула на крышу. А взъерошенный не вздрогнул даже, только еще больше нахохлился и повернулся к окну, будто назло Красикову: вот тебе, погляди.
— Ах. ты, злодей! — Красиков пожалел, что нечем запустить в него через форточку.
Старшая сестра, закончив дела в перевязочной, заторопилась в аптеку, чтобы заказать бинты и лекарства. Перед уходом она шепнула Красикову:
— Узнаю, кстати, что там в комиссии.
— Постарайтесь, — сказал Красиков. — Уж очень долго заседают ваши начальники, не дождешься.
— Значит, другим чем-то заняты. Не одно ваше дело у них.
— Это верно, — согласился Красиков и, чтобы хоть немного успокоиться, опять подошел к окну, обвел взглядом большой госпитальный двор, на дорожках которого не было видно ни одной живой души. Только вдали, под карагачами и кленами, кто-то в армейской шинели пробирался по глубокому рыхлому снегу. Человек торопился, широко, размахивал руками, но сугробы словно хватали его за полы шинели, не давали ходу.
«Приятеля, наверное, повидать хочет, вот и старается», — посочувствовал ему Красиков; он следил за ним пристально, не отводя взгляда.
Когда же тот выбрался наконец на дорожку и, отряхнувшись от снега, поднял голову, Красиков удивленно всплеснул руками: «Винокуров! Ух ты! Вот интересно». Вскоре и Винокуров заметил в окне своего товарища и, побежав, начал делать ему какие-то знаки, жестикулируя головой и руками. Красиков проворно влез на подоконник, распахнул форточку, приветливо крикнул:
— Здорово, Саня! Ты как вырвался? Время-то учебное.
— А мы с тактических занятий идем, — объяснил тот. — Я на пять минут. Одна нога тут, другая там. Понял?
— Ловко ты сообразил. Ну, как после каникул живется-служится?
— Да все нормально. Ты мне вот что скажи... — Винокуров покосился по сторонам, сложил рупором ладони, осторожно вполголоса спросил: — Старшая сестра Люся дежурит?
— Дежурит, — ответил Красиков. — А ты разве ее знаешь?
— Вот чудак. Не знал бы, не спрашивал.
— И хорошо знаешь?
— Ладно, потом об этом. Ты позови ее, будь другом.
— Не могу, Саня. Она ушла в аптеку и еще куда-то.
— И не скоро придет?
— Может, и не скоро.
— Жаль. Ну погоди, я сейчас. — Он вынул из планшета тетрадный листок, быстро написал что-то, свернул конвертиком, прицелившись, кинул. — Держи, Коля!
Но слишком высоким было окно, и записка, не долетев до форточки, упала обратно в ладони Винокурова.
— Ничего, попытаемся по-другому. — Он проворно взобрался на карагач, ухватился одной рукой за сук, другой прицелился снова, велев Красикову посторонится.
На этот раз записка угодила прямо в форточку, скользнула по листьям стоявшего на тумбочке фикуса и упала на пол.
— Так ты передай обязательно, слышишь? — напомнил Винокуров.
— Передам, конечно. А ты исчезай скорей, пока нет врача нашего. Она, знаешь, какая!..
Красиков помахал напоследок приятелю рукой, поправил пояс на халате и, придерживая широкие болтающиеся полы, поспешно слез с подоконника. И только теперь он увидел: шагах в десяти от него, у двери, возмущенно покачивая головой, стояла Любовь Ивановна.
— Так-так, — сказала она. — Вы что же, забыли о моих предупреждениях? Или решили уже не считаться с ними? Не ожидала, не ожидала...
— Это, знаете, товарищ ко мне приходил. Из нашей батареи. Он по пути, на несколько минут всего, — оправдывался вконец сконфуженный Красиков!
— Вот-вот, сейчас товарищ, потом товарка, а вы будете прыгать по окнам. Забыли, каким вас привезли сюда!..
— Извините, больше не повторится. — Красиков готов был извиняться десять, двадцать раз, лишь бы поскорей успокоилась Любовь Ивановна и сообщила ему, что же решила комиссия. Но Любовь Ивановна повернулась и ушла в свой кабинет, не сказав больше ни слова. И только спустя некоторое время она приоткрыла дверь и позвала Красикова к себе.
— Ну вот что, спортсмен, — сказала она, пряча улыбку, — решила вас выписать. Посмотрим, возможно, все обойдется без осложнений.
— Обойдется, конечно, — радостно выпалил Красиков. — Я же очень хорошо себя чувствую. Отлично даже!
Любовь Ивановна предостерегающе подняла руку:
— Тише, тише. Вы напрасно горячитесь, молодой человек. Лучше сядьте и послушайте.
Красиков, повинуясь, опустился на краешек стула.
— Вот так, — кивнула Любовь Ивановна. — Учтите, вам нужно будет с месяц примерно воздерживаться от всяких прыжков, от сильного бега и ходьбы на лыжах. И уж, конечно, никаких лазаний по подоконникам. Имейте в виду: попадете к нам вторично — будем строже. Через полмесяца не забудьте мне показаться...
Она говорила неторопливо и много, но Красиков, слушая, думал о своем: «Теперь все, теперь учиться и учиться, чтобы никто уже не смог по-прежнему бросить с укором и усмешкой — неужели нет у тебя, Красиков, характера?» Ему было так радостно, что хотелось петь. И только одна мысль угнетала его — мысль о лежавшем в кармане конвертике, на котором Винокуров, хотя и торопливо, но уверенно вывел: «Люсе». Красикову было теперь ясно, что приятель его и Люся знакомы, вероятно, уже давно. Иначе как бы так можно требовать: «Ты позови ее, будь другом». Припомнился Красикову один вечер, когда вернувшийся из городского отпуска Винокуров признался ему в пылу откровения: «Ох и девушку встретил, Коля! Богиня прямо! Офелия». Неужели это о Люсе он говорил тогда?
Люся вернулась в отделение, когда Красиков уже вышел из кабинета врача.
— Вы уже о решении комиссии знаете? — спросила, улыбаясь, Люся.
— Знаю, — ответил Красиков.
— Тогда поздравляю. Я очень рада за вас, Коля. И старший лейтенант был рад. Он всех упрашивал, чтобы выписать вас обязательно сегодня.
— А что, нельзя разве?
— Не успеем. Документы не оформят.
— Жаль.
— Так уж и жаль? Ну побудете еще денек с нами. Мы же вас не обижаем.
Красиков молча пожал плечами.
— Ничего, ничего, — успокаивающе сказала Люся и тихо, почти шепотом прибавила: — Завтра мы вас проводим, не волнуйтесь, пожалуйста.
Люсины слова еще больше расстроили его. «И надо же, в такой день подвернуться этому Винокурову со своей просьбой! — негодовал он, сжимая пальцами спинку стула. — Да и я тоже хорош, взобрался на подоконник, будто первоклассник какой. А впрочем, может, и хорошо, что так получилось. По крайней мере, не буду теперь наивным человеком». Он уже намеревался было вынуть из кармана записку и, ничего не говоря, отдать ее Люсе: пусть не думает, что он, Красиков, ничего не знает не ведает о ее тайнах. Однако сделать этого не смог, потому что неподалеку от него разговаривал с кем-то Беткин и бросал любопытные взгляды в их сторону. Лишь, через некоторое время, когда Беткин исчез, Красиков зашел в комнату старшей сестры и, положив перед ней записку, сухо сказал: