— Это вам от друга, наверное.
— От какого друга? — удивилась Люся.
— Далекий под окно не пришел бы, — объяснил Красиков. — Значит, близкий.
Люся развернула записку и смутилась от неожиданности:
— Ах, вон это кто! Саша! — Она подумала о чем-то и перевела взгляд на Красикова. — Послушайте, Коля, вы знаете его?
— Еще бы. Сосед по койке, — с грустной усмешкой ответил Красиков. — Мне везет на таких: тут — Беткин, там — Винокуров.
— Зачем вы так говорите? — обиделась вдруг Люся. — Саша хороший товарищ.
— А я разве корю его? Может, и Беткину цены нет. Откуда мне знать?
— Ой, какой вы сегодня сердитый! — Люся встала и подошла к Красикову. — Когда-то Саша и Сережа избавили меня от хулиганов. Если бы не они, я не знаю, чем бы все кончилось.
— Понятно. — Красиков еще больше нахмурился.
— Нет-нет, ничего вы не поняли, — настойчиво возразила Люся. — Я же вам говорю, что Саша хороший товарищ. Просто товарищ. Вот и все. А при чем тут Беткин?
— Ни при чем, конечно.
— Зачем же вы о нем заговорили?
— Попался на язык, вот и заговорил. Но вы не обижайтесь. Ну его к дьяволу, этого Беткина.
Люся повеселела снова.
— Знаете что, Коля. Идите отдыхать. Потом в училище некогда будет.
— Это верно, — согласился Красиков; и пока шел в палату, улыбка не сходила с его лица.
На следующий день, когда Красиков, уже переодетый в свою курсантскую форму, уходил из госпиталя, Люся выскочила в коридор, чтобы проводить его. Следом за ней в полуоткрытую дверь не очень уверенно протиснулся толстый Беткин и стал делать Красикову какие-то загадочные знаки. Но Люся так внушительно посмотрела на него, что сконфуженный Беткин немедленно убрался из коридора. Красикову Люсина строгость очень понравилась, и он сказал с нескрываемым восхищением:
— А здорово вы его. Прямо как старшина: шагом арш.
— Ему бы еще нос прищемить дверью стоило. Пусть не подглядывает, — смущенно улыбнулась Люся.
— Правильно, — засмеялся Красиков и подумал, что зря он, кажется, опасался за Люсю, что не из таких она девушек, чтобы дать себя в обиду какому-то Беткину. Да и сам Беткин не такой уж храбрый, каким выдавал себя в палате.
— Ну, значит, уходите, Коля? — Люся тихо вздохнула.
— Что вы! Я к вам приду с первой же увольнительной.
— Приходите. Ждать буду.
— Честное слово?
— Коля!..
Он посмотрел ей в глаза. Она была такой красивой сейчас и нежной, какой Красиков не видел ее еще ни разу.
В распахнутую дверь ударило яркое зимнее солнце. У крыльца, будоража снег на деревьях и заборе, вовсю буйствовали воробьи. От их щебета и от солнца вокруг было так уютно и радостно — словно ранней весной, когда всюду еще лежит снег, а земля и деревья уже набухают соками.
32
Возвращение Красикова в батарею совпало с другим событием, которого старший лейтенант Крупенин ожидал с не меньшим волнением. Уже перед вечером его и командира дивизиона внезапно вызвал к себе генерал Забелин. Он только что разговаривал по телефону с командующим и получил от него разрешение провести показное учение по собственному усмотрению.
— Значит, давайте думать, товарищи, — сказал Забелин. — И еще вот что учтите, — прибавил он, подняв указательный палец: — На это учение обещает приехать сам командующий.
«Так это же замечательно», — обрадованно подумал Крупенин.
А Вашенцев смотрел на Забелина с замешательством.
— Я, товарищ генерал, не очень ясно представляю, себе, каким образом подойти к этому делу. Ведь, с одной стороны — это зачетное умение, с другой — показное. Каши не получится?
— Об этом я вас должен спросить, Олег Викторович. Полагаю, какой будет подготовка, такими и учения. Верно?
— Безусловно, — бодро отозвался Вашенцев.
— А сейчас вот что, товарищи, — сказал Забелин. — Сейчас идите к подполковнику Аганесяну и вместе подумайте, как лучше подготовиться к выходу. Самое главное, чтоб молодежь твердо усвоила дисциплину марша. Нужно хорошо отработать посадку на машины. Никакой сутолоки чтобы не было. Каждый курсант должен знать свое место. И конечно — задачу...
В батарею Крупенин вернулся поздно, уже в десятом часу вечера.
В казарме было тихо. Вся батарея сидела в ленинской комнате у телевизора. Только на середине казармы лейтенант Беленький показывал кому-то из курсантов, как нужно крутить «солнце» на турнике. Делал он это с такой завидной ловкостью, что Крупенин, остановившись, долго любовался его искусством. Лишь когда лейтенант спрыгнул с турника и, помахивая руками, отдышался, Крупенин спросил:
— Ну, а как тут Красиков? Где он, кстати?
— А он с капитаном Корзуном в канцелярии. Занимаются. Часа полтора уже сидят.
«О, вот это хорошо, по-товарищески», — обрадованно подумал Крупенин.
Когда он вошел в канцелярию, Красиков действительно сидел за столом и, наморщив выпуклый лоб, решал задачу. А Корзун, взявшись пальцами за подбородок, неторопливо прохаживался, следя за тем, что получается у курсанта.
— Простите за вторжение, — тихо сказал Крупенин и крепко пожал суховатую ладонь капитана.
Тот улыбнулся:
— Да вот помочь решил немного. Отстал все же человек.
— Спасибо, спасибо. Только не много ли занятий для первого вечера, Владимир Семенович?
Корзун посмотрел на часы.
— Верно, пожалуй, хватит. — Он взял у курсанта листок и стал внимательно проверять, водя карандашом по цифрам и формулам.
В канцелярию влетел Иващенко, но, заметив Корзуна и Крупенина, замешкался в дверях.
— Извините, товарищ старший лейтенант. Не бачил я, що тут учеба.
— А что стряслось? — спросил, насторожившись, Крупенин.
— Нема ничего худого, товарищ старший лейтенант. Це хлопцы Красикова на телевизор зовут. Надежда Забелина щось свое играть будет.
— Свое?! — удивился Крупенин. — Вы наверное, не поняли?
— Як же не понял? Все понял, товарищ старший лейтенант. Сама сочинила и сама будет исполнять «Степную фантазию». Хиба ж тут не ясно?
— Вот теперь ясно, — улыбнулся Крупенин. — Сейчас придем, Олесь. Все придем.
Крупенин не видел Надю уже давно, с того самого злополучного вечера, когда он, встретив ее у Дома офицеров, хотел объясниться и не сумел. За это долгое время душевная боль, что не давала ему покоя в первые дни после разрыва, постепенно затихла, улеглась. Но сейчас, увидев Надю на экране телевизора и услышав ее музыку, Крупенин понял: нет; не улеглась и не затихла его прежняя боль, что любит он Надю, как и раньше, а может, даже еще сильнее.
У него в памяти всплыл один небольшой эпизод. На крыши домов, на деревья, на тихие, пожухлые травы падает первый снег. Легкие крупные пушинки качаются в воздухе, будто миниатюрные парашютики. Надя ловит их в ладони и с каким-то невероятным восторгом произносит: «Боря, ты погляди только, что это за белое чудо! И ведь у каждой свои особые узоры. Мне даже кажется, что снег имеет какой-то свой, неповторимый звук, очень тонкий, почти неуловимый, но имеет».
За те немногие минуты, пока звучала по телевизору сочиненная Надей музыка, Крупенин чувствовал себя словно переселенным в другой мир, на другую планету, где нет никого, кроме него и Нади. У Крупенина было одно желание: чтобы минуты эти протянулись как можно дольше, чтобы Надя побыла на экране еще, не уходила. Но прозвучали последние аккорды, и музыкальная передача закончилась.