— Давай, давай, Коля, освоим!
Из глубины казармы донесся взволнованный голос Яхонтова:
— Товарищи! Товарищи! Письмо пришло. Вот оно. Письмо.
Музыканты мгновенно затихли. Сразу несколько голосов спросило:
— Кому?
— Какое письмо?
Показав синий конверт с оранжевыми подсолнухами, Яхонтов, запинаясь, с трудом прочитал:
— Село Цыбуля. Правление колгоспа «Червоный прапор». Голова колгоспа Грицько Евлантьевич Супрун.
— Читай дальше, — торопили собравшиеся курсанты.
— Быстрей только. Чего тянешь?
— Обождите, ребята. Не все слова разбираю, — пожаловался Яхонтов. — Пусть Иващенко почитает. Иди, Олесь, у тебя лучше получится.
«Дорогие родяньски воины! — стал уверенно читать Иващенко. — Мы, мирные людины колгоспа «Червоный прапор», вси, як один, благодарим вас за гарны сердечны поздравления и желаем вам, ридны товарищочки, крепко служить на добру пользу коханой социалистичной витчизны. А щоб вы наилучше знали, як мы робим в колгоспе и николи про то не забували, трэба встретиться. Так що примите зараз приглашение прибыть летом на каникулы в «Червоный прапор». Девчат у нас богато, и вси воны дюже красивы. Краще наших дивчин немае нигде. А если кому яка люба буде, можем зробить таку свадьбу, що в городе николи не зробят».
— Эх, мужики... нагрянем? — загорелся вдруг Винокуров, но стоявший рядом Яхонтов дернул дружка за рукав:
— Помолчи, Саня, не перебивай, Иващенко продолжал:
«И еще трэба нам знать, яки ваши успехи в боевой учебе, вси ли справно выполняют воинску дисциплину чи не вси. Хотелось бы, щоб нияких промашек в этом деле не робилось. И щоб нияка империалистична гидра носа к нам не сувала. На том бувайте здоровеньки. Ожидаем вас до нашей колгоспной хаты. А краще сказать: до нашего стола с варениками».
— Ну як оно, хлопцы? — спросил, помолчав, Иващенко. — Приглашение примем?
— Примем, ясное дело, — с готовностью подхватил Винокуров. — Как же не принять?
— Но ты же, Саня, к деду собирался березу осваивать, — шутливо заметил Яхонтов.
— А ты не смейся, — бойко ответил ему Винокуров. — Мы ведь с тобой вместе на ту березу полезем. Дед, он знал, какой урок преподать. Только я не сразу понял его. Вот в чем дело. А на Украине, чтобы ты знал, я еще никогда не был и поехать согласен.
— Правильно, Саня, и я.
— И я тоже.
Пришел лейтенант Беленький с увольнительными записками, приказал всем, кто собирается в город, построиться в одну шеренгу. Он, как всегда, придирчиво осмотрел каждого сначала в строю, затем отдельно, заставив повернуться и пройти мимо него четким уставным шагом. Лишь убедившись, что никаких изъянов в одежде нет, вручил всем записки. Радостный и довольный, Красиков с улыбкой прошествовал мимо дневального и будто на крыльях выскочил на лестницу. Но здесь навстречу ему попался Беткин, тот самый толстяк из первой батареи, с которым лежал он недавно в госпитале.
— Здорово, крестник! — сказал Беткин весело, растопырив руки. — А тебе, знаешь, привет от Люськи. Самый что ни на есть нижайший. Передай, говорит, обязательно.
— Ну спасибо, — сказал Красиков, смутившись.
— Да за что? — недовольно скривил губы Беткин. — Я сам думал сперва, что птица видная, стоящая. А как поближе познакомился, посидел с ней, что называется, рука в руке...
— Неправда, врешь ты все! — возмутился Красиков.
— Вот чудак, — сказал Беткин, приняв серьезную позу. — У нее знаешь сколько таких, как мы с тобой?..
— Врешь! Врешь! — закричал на него Красиков и, не сдержавшись, ухватил за грудки, прижал изо всех сил к стенке.
Беткин посерел от такого неожиданного наскока.
— Ты что? Ты что? Слышишь, не дури! А то я тебя сейчас!..
Он был хотя и не выше, но посильнее Красикова и сумел бы, конечно, скрутить его в два счета, если бы не помешал лейтенант Беленький. Лейтенант стоял на лестнице, пораженный увиденным.
— А ну, прекратить сейчас же! — И тут же приказал Красикову: — Отдайте увольнительную немедленно.
Обескураженный Красиков неохотно сунул руку в глубокий карман шинели и долго ловил там неуверенными пальцами вчетверо сложенную бумажку: «Вот и все, — подумал он с горечью. — Устроил мне этот подлец Беткин веселый вечер. Запомнится теперь на всю жизнь».
Когда лейтенант ушел, Красиков нехотя вернулся в казарму, сбросил шинель и, выхватив из тумбочки первый попавшийся учебник, уткнулся в него, словно школьник перед экзаменом. В учебник он, конечно, только смотрел, а перед взором его была, как и прежде, незнакомая Вязовая улица. Он пытался нарисовать ее в своем воображении: ведь не зря же люди придумали улице такое лирическое название — Вязовая?
Неожиданно его кто-то взял за плечо. Подняв голову, он увидел стоявшего рядом Иващенко.
— Ну що, Микола, задумался? — спросил Иващенко. — Муторно, да?
— Ничего, пройдет, — ответил Красиков сдавленным голосом.
— Як же так вышло, Микола. Ну чего ему нужно, Беткину?
— А кто его знает? Прицепился, и все.
— Хиба ж так можно без причины?
— Выходит, можно.
О причине ссоры Красиков так и промолчал. Не хотелось ему, чтобы в батарее узнали о том, что есть у него знакомая девушка Люся и что Беткин говорил о ней такие невыносимые гадости.
После чистки техники Крупенин еще долго оставался в парке, где майор Шевкун вместе с инженерами проверял механизмы станций, пусковых установок. С ним можно было поговорить о предстоящем показном учении, посоветоваться, как лучше подготовить к этому учению молодых курсантов.
— Видите ли, какое дело, Иван Макарович, — объяснял майору озабоченный Крупенин. — Командир дивизиона хочет посадить молодежь в отдельные машины.
— А зачем в отдельные? — удивился Шевкун. — Рядом со старшим курсом надо посадить. На тягачах мест вполне хватит.
— Вот и я так думаю, — сказал Крупенин. — Уж показывать — так все, от начала до конца.
— Конечно. А Вашенцев, значит, побаивается, как бы чего не вышло. Какой он осмотрительный стал после выговора. Но вы не беспокойтесь, Борис Афанасьевич, начальник училища на это не пойдет. Вы представляете: лишние машины, лишнее горючее... Нет-нет. И насчет выносных индикаторов уже распоряжение есть. — Шевкун посмотрел Крупенину в глаза и улыбнулся. — Вообще, вы молодец. Настояли, добились. Не ожидал, честное слово. Привыкли мы тут к нашим порядкам, успокоились. Нет указаний сверху — значит, все хорошо. А выходит, не все хорошо. И тут вы, Борис Афанасьевич, правильно поступили, по-партийному.
— Спасибо за доброе слово, Иван Макарович, — сказал Крупенин. — За все спасибо.
Потом, когда парк опечатали и сдали под охрану часовому, Крупенин пошел в кафе, чтобы пораньше пожинать и отправиться в Дом офицеров на концерт. Но в кафе разыскал его лейтенант Беленький. Не раздеваясь и не снимая шапки, Беленький подсел к столу и полушепотом, чтобы не слышали посторонние, доложил о том, что произошло с Красиковым и Беткиным.
— Еще чего не хватало, — резко отодвинув тарелку, сказал Крупенин. — А может, это у них так, ребячество?
— Да нет, схватились по-серьезному, — объяснил Беленький. — И, не окажись меня на лестнице, не знаю, чем бы все кончилось.
— Странно. Из-за чего бы?
— Так вы же знаете характер Красикова, товарищ старший лейтенант. У него и с Винокуровым ссоры были.
— Что было, то прошло.
Появившаяся у стола официантка недовольно посмотрела на лейтенанта, на его надвинутую на брови шапку.
— Опять не дали человеку поесть! Ну как это можно?
— Нет, я уже поел, спасибо, — сказал Крупенин.
Он встал и, одеваясь, подумал с досадой, что так ведь хорошо работал Красиков сегодня в парке и так был рад потом, что пойдет, наконец, в городской отпуск. И вдруг... Жаль, что Беленький никак не может объяснить толком, какова же все-таки причина ссоры и кто ее затеял, Красиков или Беткин?