Я медленно осознавала услышанное, все больше холодея от осознания того, что я натворила.
— Насколько все серьезно? — наконец решилась я спросить.
— Арина прожила дольше, чем ей было отведено, и за это расплатятся другие люди. Все, с кем она сталкивалась за это время, разделят эту плату. Пока это не слишком много, около недели чужой жизни за каждый лишний день ее жизни. Но это нарастало бы как снежный ком. Через несколько месяцев прожив часы, она бы забирала у других годы. Пока остановить это можно, лишь выпив ее жизнь — или другие жизни взамен. Со временем жертв бы потребовалось еще больше.
— Вы?..
— Нет. Но если бы в ближайший месяц я вас не нашла, я была бы вынуждена выпить другие жизни — в лучшем раскладе три.
— Но почему вы раньше мне это не объяснили?!
— Ксюаремия, это очевидно и не нуждается в объяснениях; ты единственная из всех моих учениц не желаешь это понимать, руководствуясь исключительно своим эгоизмом.
Что же я наделала?! Зачем я втянула Арину в эту бессмысленную борьбу? Как же ей теперь узнать, что ее умирание неизбежно?! — в отчаянии думала я.
— Я уже говорила с Ариной. — Будто прочтя мои мысли, сказала наставница. — Она все поняла.
У меня внутри все оборвалось. Я испуганно подняла на наставницу взгляд.
— Нет. Она еще жива. Она хотела с тобой попрощаться.
В комнате уютно горел светильник. Арина в глубокой задумчивости сидела в кресле. Увидев нас, она встала и неуверенно улыбнулась.
— Пора? — я кивнула. Глаза застилали слезы, по щекам пробегали бесконечные горячие капли. Арина подошла ко мне.
— Не плачь. Так надо. — Тихо сказала Арина. — Ты ведь и сама знаешь. — Она обняла меня.
— Ксюша, спасибо тебе за все. Помни, что я тебя люблю как сестру. Будь счастлива! Спасибо тебе за подаренное время. Спасибо, что боролась за меня. А теперь отпусти… Сейчас.
Настоятельница шагнула вперед.
— Я это сделаю сама.
— Нет, — покачала я головой. — Это моя работа.
Я взяла Арину за руку.
— Прощай. Не бойся, ты ничего не почувствуешь. — Она мне спокойно и уверенно улыбнулась.
Я больше не медлила. Обратившись к своей силе, я выпила ее жизнь, глядя в стекленеющие глаза, слыша глухой звук упавшего тела. Я двинулась дальше, призывая всю свою силу, лишаясь человеческого облика, но, увы, не человеческих чувств. В голове уже мертвой Арины возникла разорвавшаяся аневризма, которой не существовало всего несколько секунд назад.
Моя работа была выполнена.
Сила отступила, вновь возникшие глаза обожгло слезами. Я опустилась на колени рядом с ее телом, закрыла ей глаза и поправила волосы. На минуту в комнате воцарилось молчание. Затем я встала, вытерла слезы, отступила к наставнице.
— Собери свои вещи, мы направляемся на вокзал. — Приказала она.
С трудом заставляя себя двигаться и не смотреть на мертвое тело на полу, я собрала немногие вещи, появившиеся у меня за это время. Взгляд упал на яркое бирюзовое пятно на столе, Аринин плеер. Он был при ней, когда я появилась и сломала ей жизнь, он путешествовал с ней по всему нашему маршруту. Арина изредка позволяла себе отгородиться от меня и всего мира, одев наушники, забравшись на подоконник очередной съемной квартиры и тоскливо глядя сквозь оконное стекло в небо. Рука сама протянулась к плееру, я сжала его в кулаке.
— Все, — еле слышно сказала я наставнице.
Мы перенеслись на вокзал. Наставницу теперь могла видеть только я. Через терминал она оформила и оплатила мой билет, затем мы дождались поезда. Сутки пути до столицы мы провели, не обменявшись ни единым словом. Она сидела напротив меня, невидимая для окружающих. Вероятно, она ожидала от меня новой попытки побега, но я была сломлена умиранием Арины и безразлична к своему будущему, каким бы оно не было. Что бы ни стало моим наказанием, в тот момент оно не могло меня напугать, слишком сильна была боль потери. Я сидела, не в силах ни есть, ни спать, ни бояться.
С вокзала родного города мы перенеслись в учебный зал. Наставница стояла напротив меня, абсолютно бесстрастная и прямая, словно и не было бессонных суток. Я устало посмотрела ей в глаза.
— Я все осознала. Я приму любое наказание и буду впредь делать работу так, как вы скажете, если я вам еще нужна.
— Ты нужна. Наказания не будет, но твоя жизнь теперь измениться, я больше не стану терпеть твои выходки.
— Я могу сейчас идти к себе?
— Иди.
Войдя в свою комнату, я какое-то время стояла, будто пытаясь что-то для себя уяснить. Затем решительно содрала наволочку с подушки и словно сорвалась с цепи. Я вытаскивала припрятанные бутылки и фляжки, пузырьки и отправляла их в нее. Затем схватила вторую наволочку и начала набивать ее какими-то своими вещами, которыми пользовалась в последнее время жизни в доме наставницы. Я обдирала обои и засовывала их в наволочку, вытряхивала содержимое тумбочек — какие-то вещи, книги, старые тетради. Наволочки полетели в центр комнаты, туда же отправились стулья, сорванный карниз с занавесками… Мне попались в руки ножницы и я остервенело обрезала клочками волосы и швырнула их в общую кучу вместе с ножницами. Мне хотелось вышвырнуть все, всю свою пустую и глупую жизнь. Под утро я заснула на полу, через несколько часов я проснулась от звонка будильника совершенно разбитая и опустошенная. Нужно было жить дальше. Нужно было жить. Нужно жить.