А после пары случилось то, чего никто кроме меня не ждал.
Сначала был шок. Потом неверие и надежда, что это злая и глупая шутка.
Следующую лекцию писала, кажется, только я.
Вечером повесили некролог.
ЧАСТЬ 2
Глава 8
Я вернулась к своим обязанностям смерти, вернулась в дом наставницы и в институт. Свою работу я теперь выполняла безукоризненно, понимая ее значение, но вовсе не испытывая от этого облегчения. Раньше у меня была внутри пусть слабая, но надежда на какое-то чудо, на внезапно восторжествовавшую мировую справедливость. Теперь я осознала свою неправоту, и борьба за мировую справедливость потеряла смысл. На смену надежде пришло чувство долга, честно выполняя который я не могла почувствовать ни облегчения, ни радости.
Я снова жила в той же комнате, в которой жила с первого года своей жизни. Безжалостно вышвырнув практически все свои старые вещи, я превратила ее в почти нежилое помещение. Пустое, с ободранными стенами, без занавесок на окне оно тяготило меня, но на ремонт не было ни денег, ни сил. Пропасть между мной и другими соученицами только увеличилась. Они осуждали меня, они прекрасно понимали цену моей ошибки. Заговаривали со мной только по необходимости, держались холодно и отстраненно. И мне было от этого больно, за время общения с Ариной я почувствовала себя в семье и теперь невольно ждала этого от тех, кто изначально должен был быть мне семьей. Хотя тщетность этих ожиданий была очевидна даже мне.
Я снова ходила в институт, хотя совсем недавно мне казалось, что больше я там уже не окажусь. Возвращение было тяжелым во всех смыслах. Нельзя пропасть на два с половиной месяца и вернуться, как ни в чем не бывало. Наставница снова вмешалась и я не была отчислена, но ее разговор с преподавателями долго не желал тускнеть в моей памяти. До этого я не знала, каким образом она решает мои учебные проблемы. Я только была уверена, что дело не во взятках, хотя злые языки и утверждали обратное. В этот раз она не стала оставлять меня в неведении.
Через неделю после моего возвращения, когда немного улеглись волнения от внезапной смерти Арины, я была вызвана на собрание специальной комиссии, которая должна была решить мою дальнейшую судьбу. Наставница пришла со мной, четко и прямолинейно ответила на вопросы членов комиссии. Да, я сбежала из дома и не появлялась два с половиной месяца. Да, она знает и о моем пьянстве, и о моем отвратительном поведении, и о моей лени. Согласна с тем, что снисхождения я не заслуживаю, и меня следует отчислить. Но просит в последний раз дать мне возможность закончить обучение. Она тоже не слишком верит в то, что я способна взяться за ум, но если меня отчислят, то я окончательно покачусь по наклонной. Да, она приложит все усилия, что бы заставить меня учиться и вести себя хоть относительно нормально. Меня саму ни о чем уже не спрашивали и обещаний не ждали — никто не видел в этом смысла.
Я была оставлена в институте. Поначалу меня переполняла решимость взяться за учебу и не скандалить с окружающими. Но в плане учебы все было слишком запущено, преподаватели словно говорили на другом языке, и я не могла их понять. Я продолжала упрямые попытки писать конспекты и выполнять задания, но от этого почти не было толка. Для меня это было скорее способом занять свое время и отгородиться от терзающих мыслей, чем реальной учебой. И в отношении сокурсников я тоже очень быстро скатилась к обычной для меня манере поведения, основанной на ненормативной лексике.
Арины больше не было, никто не смягчал эпитеты и не пытался сочувствовать. Со слов Вересной все знали, что в последний раз она видела нас вместе и именно после этого мы исчезли. В полиции считали, что я, как родственница врача Родневой, принесла ей плохие вести, и мы спонтанно решили вместе сбежать из города. Арина должна была быть слишком потрясена новостью, а я и без того не славилась здравомыслием — так что решение хоть и странное, но могло иметь место. Какое-то время мы, очевидно, ездили автостопом, затем остались в одном из городов. Смерть Арины от разрыва аневризмы напугала меня, и я сбежала к тете, которая сообщила в полицию о местонахождении трупа Родневой и моем появлении дома. Полиция выяснила и место работы Арины, и про мою неудачную попытку работы, и даже про то, как я попала в больницу — хотя последние два факта я поначалу пыталась отрицать. В общем, в их понимании картинка сложилась, если в ней и не хватало деталей, то они легко объяснялись моей неискренностью.
Следователи не докладывали о своих выводах в институте и там о моей связи с побегом Родневой не знали. Поначалу, конечно, возникли вопросы, но на них я отмалчивалась или устраивала скандалы, потому что не было сил и желания что-то объяснять этим людям. Вскоре мое имя перестали связывать с Арининым. Слишком уж велика была пропасть между заслуженно всеми любимой Ариной и мной, что бы без веских оснований предполагать, что мы могли сбежать вместе. «Странное совпадение? И не такое бывает!» — было решено большинством голосов и институтское сообщество переключилось на более насущные проблемы. Кажется, Вересная продолжала недоумевать, но это никак особо не проявлялось.