— Я прекрасно знаю, что как специалист ты величина даже не нулевая, а отрицательная. Но лаборанта ищу давно, а тебе, как видно, нужна работа. Давай попробуем. Подучить тебя я смогу, если сама постараешься. Если у нас не получится, то просто уволишься. Хорошо?
— А если я разнесу вашу лабораторию?
— Уволю. Так что, пойдешь лаборантом? — я уже остыла, поэтому вздохнула и нерешительно кивнула. Впрочем, не столько соглашаясь с его идеей, сколько подчиняясь натиску. Виктор Андреевич снова протянул мне деньги.
— В долг. Лаборант с голым задом ударит по престижу моей лаборатории, так что все же купи себе новые штаны. А заработаешь — вернешь.
— Спасибо, — тихо произнесла я, беря деньги.
«Какие мы слова знаем, оказывается…», «Ну надо же, вежливо говорить умеет», «Ведь можешь, когда захочешь, вести себя прилично»…
Нет, он не стал ни язвить, ни воспитывать.
— Не за что, — спокойно ответил Некруев. — Приходи в начале февраля, объясню, что от тебя потребуется. А сейчас свободна.
— До свидания…
— До свидания, Мягкова.
Сессия закончилась, а я еще не была отчислена. Меня ожидали устройство на работу и две пересдачи после каникул. Но перед этим предстояло сделать сделать кое-что еще.
Глава 9
Наставница как обычно собрала нас в зале перед началом дежурства группы и распределила пары и дни. Я дежурила в первый день и оказалась в паре с ней. Это было ожидаемо, больше со мной в пару вставать никто категорически не хотел, да и она наверняка желала иметь дополнительную возможность проследить за моей работой. Из-за побега с Ариной я пропустила одно дежурство и надеялась, что никогда уже к этому не вернусь. Но судьба распорядилась иначе. Опять ненавистный балахон, опять боль, страх и страдания умирающих людей. Для меня пришло время новой смертельной жатвы.
В столице люди умирают, в среднем, каждые три-пять минут. Находясь недалеко от человека, чей путь подошел к концу, я это почувствую в любом случае. Но чувствовать весь город можно, только полностью прибегнув к силе. И это хорошо, иначе можно было бы сойти с ума. Раньше я нередко пренебрегала необходимостью лишаться человеческого облика, предоставляя напарницам направлять меня на нужное место. Но сейчас, замерев в ожидании в кресле, я почти с радостью избавилась от плоти и крови, спрятав чувства за бесстрастными провалами пустых глазниц.
Ожидание было недолгим. Мужчина лет тридцати от роду, решил окончить свой жизненный путь, бросившись с моста в реку. Вернее, на толстый лед, так как зима стояла суровая. Несовместимые с жизнью травмы, полученные при ударе о твердую поверхность, — настолько очевидно несовместимые, что стоящие наверху люди звонят сразу в полицию, а не в скорую помощь. Им неведомо, что фактически человек еще жив. Мы с наставницей оказались рядом одновременно и я, не ожидая от нее приказа, выпила жизнь, стремясь поскорее прекратить его мучения.
Сразу же мы переносимся в небольшую и очень запущенную квартиру. На полу лежит еще молодая женщина без сознания, вокруг рта у нее пена. Пол рядом забрызган кровью, в правой руке сжат грязный шприц, на левой болтается жгут. На небольшом столике следы белого порошка и клочки бумаги, согнутая ложка и зажигалка, какие-то таблетки и битые ампулы. Что же ты наделала, как же ты могла?! Я быстро переступила через женщину и заглянула за столик. Там, скорчившись в судорогах, лежал худенький мальчик лет семи. Почему, ну почему я не могла почувствовать твою беду раньше, когда еще не поздно было тебя спасти? Почему я не могу забрать вместо твоей жизни жизнь твоей непутевой матери, позволившей своей отраве убить тебя?!
Хуже всего то, что он был в сознании, в глазах его стоял страх, по лицу катились бесконечные слезы. Нельзя же, нельзя, что бы он умер так! Я вернула себе человеческий облик, опустилась на пол рядом с ним и позволила ему меня увидеть.
— Ты моя смерть?.. — Какой же слабый у тебя голосок!
— Да, — сказала я правду. — Но тебе не нужно меня бояться. Я тебя обниму, и тебе больше не будет больно и страшно. Хорошо?
— Хорошо…
Я приподняла его и уложила к себе на колени, крепко прижала к себе, ощущая, как он доверчиво прижимается к моему плечу.
— Мне уже совсем не больно, — прошептал он.
Это ложь. Но он больше не боится, хотя кое-что его еще беспокоит.
— Не делай маме больно, пожалуйста…
— Я не стану. Спи спокойно, маленький.
По его бледным губам скользнула чуть заметная улыбка облегчения. Жизнь покинула тело, я опустила ребенка обратно на пол, прикрыла ему глаза и провела рукой по растрепанной головке.