Странник прилетел на тарахтящем и облезлом военном вертолёте, поднимавшемся в небо, судя по всему, ещё при покойном императоре. «Так торопился к финальной сцене, — неприязненно подумал Максим, — что даже не позаботился найти что-нибудь поприличнее и понадёжнее этой жестянки. А с излучателями столько дней тянул…». Однако он постарался отогнать эти мысли, понимая, что в нём говорит обида на скрытность землянина Рудольфа Сикорски, не соизволившего сообщить землянину Максиму Каммереру о своём замысле. Но Максим понимал, что Рудольф поступил так не из-за презрительного к нему отношения, а исходя из куда более серьёзных соображений — в Галактической безопасности на мелочи не размениваются. Сикорски наверняка сделал всё, что мог, а что он не применил излучатели раньше — значит, на то были веские причины.
Рудольф долго смотрел на захваченные ракетные установки островитян, на тупые головы ракет, таивших в себе атомные заряды, и Максим заметил, как у него чуть дёрнулась щека: кто-кто, а Странник хорошо понимал, чем всё это могло кончиться.
…Контрнаступление разворачивалось стремительно. Впереди шли тяжёлые танки, а сразу же за ними, хвост-в-хвост, чтобы танки не вышли из мёртвой зоны, не перекрываемой направленным излучением, двигались жёлтые машины, невидимой метлой выметая серую накипь, затопившую всю прибрежную полосу. Не обходилось без потерь: шальные снаряды, выпущенные островитянами из-за пределов поля, рвались в боевых порядках наступающих, и случалось, что «брёвна» оживали преждевременно, хватались за оружие, а то и просто кидались на армейцев, ополченцев и легионеров с голыми руками, норовя вцепиться зубами в горло. Зато в небе было чисто — ни одна из уцелевших летающих платформ не появилась над танковыми колоннами, морские пилоты быстро сообразили, что к чему.
Бег к морю был бегом наперегонки со временем. Сикорски опасался — об этом он Максиму сказал, — что у айкров могли ещё остаться атомные ракеты, и теперь, когда их затея провалилась, островитяне запросто могли пустить их в ход.
К счастью, этого не случилось. Ядерных грибов не было, зато было другое — посёлки, сожженные в пепел, разрушенные в щебень городки и трупы, трупы, трупы. Тысячи трупов — трупы по обочинам дорог, трупы в разорённых деревнях, трупы, висевшие на деревьях. И безголовые трупы — такие встречались буквально на каждом шагу. Всё это походило на бред, на ментограмму сумасшедшего, свихнувшегося от лучевого голодания, но всё это было реальностью «обитаемого острова», реальностью Саракша — мира, населённого существами, считавшими себя разумными. И злой реальностью были жестокие расправы над пленными айкрами, учиняемые легионерами и ополченцами, обезумевшими от всего увиденного. Подчиняясь приказам командования, офицеры пресекали самосуд, но, как показалось Маку, делали они это спустя рукава, и он не мог их за это винить. И только теперь землянин Максим Каммерер окончательно понял, что такое война…
Бег к морю завершился за считанные часы — моторизованные колонны шли на полной скорости вслед за волной излучения, катившейся на запад, предоставляя идущей за ними пехоте собирать «брёвна». Организованного сопротивления со стороны десанта не было, да и быть не могло — айкры не могли устоять перед психотронным оружием, некогда державшим в покорности всю огромную Страну Неизвестных Отцов.
Путь, по которому бригады Легиона отступали восемь дней, в обратном направлении был пройден ими за восемь часов, и лязгающие гусеницами «драконы» выскочили на берег, к океану, кишевшему белыми субмаринами.
Командующий группой флотов «С» адмирал Сугга Хоронити привычным движением погасил курильницы. Сегодня он совершил ритуал не для обострения разума, а для омовения души перед встречей с Отцом всего сущего.
…То, что случилось что-то серьёзное, на борту флагманской субмарины поняли через десять минут после начала контратаки староимперцев, а через двадцать минут определение «серьёзное» уступило место определению «непоправимое». Все походные рации десантных частей, втянувшихся в излучину, умолкли разом, а затем одна за другой начали замолкать рации подпирающих частей второго эшелона, до этого поддерживавших непрерывную связь со штабом флота вторжения. «Зона молчания» — границы её быстро были нанесены на карту — ширилась и ширилась, расползаясь по всему фронту и превращаясь в зону поражения. А что именно произошло, стало ясно из радиодонесения пилота летающей платформы, своими глазами видевшего, как шедшие впереди него машины без видимой причины стали падать на землю. Последняя платформа успела развернуться и сообщить о том, что остальные машины эскадрильи не были сбиты зенитным огнём — они потеряли управление, как будто их пилоты уснули прямо в воздухе.