— Слышь, дитя мерзлоты… трындеть в «твая обязаннасть» тоже не входит!.
Заведующий складом перебирал накладные. Неожиданно дверь распахнулась. К его столу величественно прошествовал старший прапорщик Шматко. Следом за ним, отдуваясь, семенил солдат с аккумулятором.
— Ставь сюда, — скомандовал Шматко. — И покури на улице.
Завскладом недоумённо выпучил глаза. Старший прапорщик торжественно заявил:
— Данилыч! Есть три причины, по которым ты должен купить этот аккумулятор! Первая — он новый! Вторая — он недорогой! Третья — ты должен выручить друга!
Тот ненадолго задумался. Потом проникновенно ответил:
— Николаич! Есть одна причина, по которой я не могу купить этот аккумулятор… Но она перевешивает все твои! Мне он на хрен не нужен!
— Значит, эта твоя якобы причина перевешивает нашу дружбу? — искренне обиделся Шматко.
Данилыч хмыкнул:
— Друг не станет втюхивать другу всякое ненужное барахло.
— Та-ак… Ладно… Не хочешь купить… Тогда продай!
— Ну ты даёшь! То купи, то продай!
Шматко поправился:
— Ну, помоги продать! Данилыч, у тебя же связи…
— Связи! — польщённо проворчал тот. — Связи налаживать надо…
— За двадцать процентов с прибыли наладишь?
— За двадцать не знаю… Трудновато за двадцать будет… А вот за двадцать пять можно попробовать.
— Кровопийца! — буркнул Шматко.
Данилыч хохотнул, не обидевшись:
— Можно подумать, ты молоком питаешься!
— Короче, я оставлю…
— Э, не! — завскладом протестующе замахал руками. — У меня после обеда ревизия! Вечером приноси…
Шматко расстроился:
— Вот блин! Опять таскать! — Он высунулся в окошко и громко крикнул: — Соколов!.
Возвращение аккумулятора проходило в том же порядке. Впереди вышагивал товарищ старший прапорщик. Позади еле плёлся рядовой Соколов, шатаясь от заколебавшей ноши. Голос полковника Бородина настиг их почти на том же месте, что и в первый раз:
— Шматко!
— Здравия желаю, товарищ полковник! — обречённо развернулся тот.
— Уже здоровались!
— Мы это… аккумулятор…
— Знаю! В автопарк!. Только автопарк там! — Командир части показал в противоположную сторону, как будто надеялся подловить старшего прапорщика.
— А это другой аккумулятор… Из автопарка! Несу проверять, — легко вывернулся Шматко.
— Несёшь?!
— Так точно!.
Бородин покосился на красного от натуги солдата. Но спросил прапорщика:
— Не надорвался?!
Тот намёк понял:
— Так мы по очереди… С солдатом… Носим…
— А твоя очередь когда?
— Так э… как раз сейчас вот! Соколов, ты чего молчишь? Ну-ка дай! — Шматко забрал у Кузьмы аккумулятор, с трудом удержав, чтобы не уронить. — Разрешите нести, товарищ полковник?
Бородин усмехнулся в усы:
— Ну неси… несун!.
Ящик «ДЛЯ ЖАЛОБ И ПРЕДЛОЖЕНИЙ» со стены сняли без проблем. Осторожно, как ядовитого паука, отнесли в учебный класс.
Младший сержант Фомин с восемнадцатой попытки пинцетом извлёк из щели сложенную записку.
— Вот она, родимая!.
Он отложил пинцет и развернул бумажку. Обычный тетрадный лист в клетку с рваным краем лег на стол. Прохоров нетерпеливо выхватил исписанную каракулями записку, невнятно бормоча под нос.
Прочитав первую строчку, сержант поднял глаза:
— Вы вчера пиво вечером в каптёрке дули?
— Ну, было дело, — осторожно признался Евсеев.
— Завтра бы огребли по самые помидоры! — Прохоров пробежался дальше по тексту. — Ё-моё! И про то, что я на выходные в самоход в город ходил, тоже написал!
Фома отобрал у него записку.
— Ну-ка дай! — Он задумчиво изучил текст. — Где-то я этот почерк уже видел…
— Покажи, — Евсеев тоже покрутил записку в руках. — Хрен его знает… — …Где-то видел — сто баллов, — младший сержант тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения. — Надо эту фигню на место повесить. Только осторожно, чтоб никто из молодых не видел!
Рядовой Евсеев вышел в коридор, спрятав ящик за спину. Сержант Прохоров взял злополучную улику двумя пальцами за краешек:
— И что нам теперь делать? Письма, что ли, вскрывать, сравнивать?
Фома небрежно похлопал по подшивке, лежащей на столе. От газет «На страже Родины» облаком поднялась пыль.
— Зачем письма? Есть идея…
К воплощению гениальной задумки товарища младшего сержанта рота приступила вместо занятий по уставам. «Духи» сели за парты, как ученики в школе. Перед каждым появился лист бумаги и карандаш.
За «учительским» столом расселся Фома. Сержант Прохоров прошёлся вдоль доски: