Бородин, не особо вникая в его выкрики, пробормотал себе в усы:
— Конечно, не Соколов! Это Соколовский! Старший прапорщик!
Приехал в часть, потом пропал! Значит, всё-таки он есть в природе… А я уж думал — с ума сошёл! — Он громко позвал: — Колобков!.
Колобко-ов!.
Однако заместитель по воспитательной работе не откликнулся.
Командир поднялся со своего места, направляясь к его кабинету.
Шматко кинулся к столу, сцапал страницу с проклятой статьёй и спрятал за пазуху…
В расположении части царил покой. Евсеев и Прохоров сидели в каптёрке и, пользуясь отсутствием старшины, гоняли чаи. Младший сержант Фомин просочился из коридора и жалобно спросил:
— Пожрать есть?. Я голодный, как рота «духов»!
— Сироп из одуванчиков, — порекомендовал Евсеев, выставляя нетронутую банку с вареньем Ходокова.
— А колбаса где?
— Ха, вспомнил! Не прошло и полгода… — хмыкнул Прохоров.
Фома разочарованно сплюнул, рассматривая банку на свет.
— И всё, что ли?
— Всё…
Он полез в ящик стола и наткнулся на свёрток.
— А это что?
— Сало, — пробурчал Евсеев.
— Зажать решил?
— Так хлеба нету…
— Зашибись у нас жизнь! — возмутился Фома. — Варенье есть, сало есть, а хлеба — нету!. Ладно, придётся так жрать!
Прохоров засомневался:
— Сало с вареньем?.
— А что? Сало съедобное? Съедобное. Варенье можно есть?
Можно. Значит, и вместе покатить! После нашей столовки я трак от танка переварить могу!.
Покупатель на аккумулятор нашёлся внезапно. Видимо, тактика обклеивания заборов дала результат. Старший прапорщик Шматко влетел в помещение склада и радостно завопил:
— Данилыч, давай аккумулятор! Я покупателя нашёл, по объявлению позвонили!.
— Ха, орёл! Нету уже аккумулятора! — остудил его пыл завскладом.
— Чё, пихнул?
Данилыч подошёл к шкафу.
— Сделка века! Путём гениальной комбинации за аккумулятор удалось выручить… — Он торжественно распахнул створки. — Четыре колеса!
Шматко оторопел:
— Ты чего?. Шутишь?!
— Это не шутка, Николаич… И не сон… Можешь потрогать! Раз, два, три, четыре… Практически новые. Супервыгодная сделка! — Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! — разозлился старшина. Данилыч! Какая супервыгодная?! Мне бабки нужны, а не колёса!
— Вот дубина! Твой аккумулятор от силы полтинник тянул, а колёса по четвертному каждое! Как не фиг, на фиг! Двойной навар!
Короче, берёшь?
Шматко воспользовался своими обширными познаниями в высшей математике. По всему получалось, что хитрый завскладом прав.
Он махнул рукой:
— Да беру, беру!. Разошёлся! Сейчас четырёх бойцов пришлю!
— Зачем четырёх? — Данилыч наивно округлил глаза.
— Ну, каждому по…
— Одно моё! Как договаривались! Забыл, что ли?!
Варенье с салом не прижились. Младший сержант Фомин осознал этот прискорбный факт, когда до катастрофы остались мгновения. Он ворвался в каптёрку, завывая во весь голос:
— Бляха! Ходоков… отравил, гад! Бумага есть?!
Евсеев и Прохоров переглянулись и дружно заржали. Прохоров покачал головой.
Фома отчаянно зарычал на Евсеева:
— Чё ржёшь?! Диктанты где?
— Сжёг… Ты ж сам сказал…
— А-а! — взвыл Фома, лихорадочно выдвигая ящики стола. — А газета где?! Где газета?! Была же тут!
Прохоров обрадовал друга:
— Её прапор забрал…
— Бляха!. Ну, Ходоков!. Одуванчики… мать! — завопил Фома, хватаясь за живот.
Он выбежал из каптёрки в казарму.
— Бумагу, срочно!
«Духи» растерянно уставились на младшего сержанта. Новая вводная была непонятна. Как реагировать на неё, никто не сообразил.
— Блин, хрена вылупились?! — заорал возмущённый Фома.
Внезапно он заметил Ходокова с общей тетрадью. Рядовой сидел на табуретке, выводя на обложке свою фамилию.
— Ходоков, бумаги дай!. Отравил, гнида!. Быстрее! — рявкнул младший сержант.
Солдат трясущимися пальцами пролистал тетрадку:
— Сейчас… Я вырву!
— Какое, на хрен, вырву! — мучительно сморщился Фома. — Ой-ёй!.
Выхватив тетрадь, он помчался по направлению к туалету.
«Духи» проводили его взглядами, с трудом сдерживая смех…
Товарищ младший сержант покинул насест под звук смываемой воды. Он вернулся в мир живых, подтягивая штаны. Под мышкой у него торчала тетрадка Ходокова.
Фома положил её на подоконник, застёгивая ремень. Внезапно он замер, осенённый какой-то мыслью. Потом схватил тетрадь, быстро перелистывая страницы. Несколько листов в середине были небрежно вырваны «с мясом». Фома дошёл до конца. Последний лист тоже отсутствовал. Вместо него красовалась линия отрыва.