— А ну прекратите! Миклар, он же потом не уснёт! А ты успокойся и сядь как положено послушному мальчику!
Парнишка нехотя слез с отца и с тяжёлым вздохом снова бухнулся на топчан. Его взгляд, направленный на вторую по счёту повозку, мгновенно наполнился тоской.
Купец наклонился к уху жены и тихо, чтобы не слышал сын, сказал:
— Ты с ним не слишком… строга? Ему же восемь всего.
— Миклар, — оборвала купца Найя тем же шёпотом. — Он из благородной семьи и должен привыкнуть к пристальным взглядам. Его манеры должны быть безупречны. Как будто нас с тобой иначе воспитывали.
— Наине это воспитание что-то впрок не пошло, — вздохнул купец. — Мне иногда кажется, что у нас не дочь, а ледяная статуя. Потенциальные женихи от неё шарахаются, боясь обморозиться.
— В четырнадцать лет такое бывает, — уверенно ответила мать. — Ещё расцветёт, распустится. Будешь ухажёров шпагой под её окнами разгонять.
В этот момент повозка резко остановилась. Даже чересчур резко — вознице второй повозки пришлось сильно натянуть удила, чтобы не въехать в первую. Лошади недовольно захрапели. Миклар, предчувствуя недоброе, ещё раз сжал руку жены и полез обратно на козлы.
Поперёк дороги лежало дерево. На нём сидел один-единственный человек, но так по-хозяйски, словно ему принадлежала не только эта дорога, но и весь Аль-Назир. Рубаха нараспашку, на поясе — топор, в зубах дымящаяся папироса. Длинные волосы убраны в хвост и схвачены шнурком. На правой щеке красовался уродливый шрам, напоминающий осьминога.
Купец, не понимая, что происходит, выпрямился на козлах. Человек со шрамом тем временем сплюнул папиросу, растоптал её и поднялся со словами:
— Ну наконец-то!
— Кто ты? — спросил Миклар. — Зачем дорогу перегородил?
На него не обратили ровно никакого внимания. Трое караванщиков с саблями наголо подъехали к незнакомцу вплотную, вынуждая остановиться. Тот криво усмехнулся, вдохнул поглубже и громко свистнул, одновременно с этим дёргая с пояса топор.
И тут же началось.
С боков защёлкало; караванщики повалились из сёдел один за другим — двое с болтами в спине и шее, третий с топором в груди. Позади раздались крики, заржали кони, испуганно храпя в сбруе. Миклар растерянно соскочил с повозки, огляделся: трое головорезов напали на двух оставшихся наёмников, прижав их к одной из телег. У караванщиков не было ни шанса; они сумели ранить только одного, а затем поочерёдно рухнули под ноги к нападающим. Ещё двое разбойников набросились на возниц; купец видел, как одному размозжили голову булавой прямо на месте, а другого стащили на землю и закололи кинжалом. Двое немытых детин кинулись во вторую повозку — туда, где ехала дочь купца и прислуга.
Тут Миклар наконец опомнился — выхватил спрятанную под сиденьем шпагу, спрыгнул на землю, крикнул:
— Наина, беги! — но тут же на его пути вырос плотоядно ухмыляющийся человек со шрамом.
Он был безоружен; купец махнул шпагой, заставляя разбойника отступить, потом нанёс стремительный укол — и промахнулся. Головорез проворно ушёл в сторону, схватил Миклара за запястье, дёрнул, рассчитывая выбить противника из равновесия, но не вышло: тот сделал два шага вперёд и удержался на ногах. Не давая купцу опомниться, разбойник ударил его ногой в живот. Миклар согнулся пополам, выпустил шпагу и тут же получил удар в голову, после чего на какое-то время оказался на земле.
В это время верзила с заплетённой в косу бородой за волосы вытаскивал из обоза бьющуюся Наину — тонкую девушку с русыми, как у матери, волосами. Саму Найю выкинули из повозки, точно куклу, прямо под копыта лошадям и за ноги поволокли на обочину. Пожилая кухарка со вскрытым горлом осталась лежать в луже собственной крови — попыталась защитить молодую госпожу. Полненькая служанка попыталась сбежать; её настигли, оглушили и оставили лежать на дороге. Возница, ехавший рядом с господином, бросился было на помощь, но ему сразу же рассекли спину одним размашистым ударом.
— Чего так долго? — спросил человек со шрамом, наблюдая, как двое других молодцев потрошат купеческую повозку.
— Задержались в Шилеме, — ответил Вастер, вытирая кровь с клинка. — До паследнего таргаш надеялся, что там наживётся. Устал слушать его барматание.
— Ну, зато сам теперь наживёшься. За его счёт, ха! Иди, проследи, чтобы делёжка честная была, — сказал главарь разбойников и хлопнул предателя по плечу. — Тебе как уговорено, пятая доля.
Миклар на земле зашевелился, огляделся мутным взором. Услышал женские вопли, затем понял: кричат его жена и дочь! Вскочил, плохо соображая, что делает, налетел на труп возницы, снова упал. В десяти шагах от него, прямо на обочине, со спущенными штанами на коленях стояли двое разбойников, а под ними, исходя криками, извивались женщины. Одурманенные похотью головорезы даже не замечали отчаянного сопротивления, которое слабело с каждой секундой.