Купец с рёвом вскочил, намереваясь разорвать насильников голыми руками, но тут из его живота показалось длинное тонкое лезвие, а в спину толкнулся эфес его собственной шпаги.
— Всё, отвоевался, — сказали ему в самое ухо. — Полежи пока.
Клинок внутри него дважды провернулся, и купец рухнул на землю, с головой окунувшись в океан боли.
— Какая сладенькая! — крикнул кособородый, впечатывая Наину лицом в землю. — Давненько я таких целок не щупал! Атаман, такое надо попробовать!
— Да и мамаша ещё ничего! — крикнул второй, худощавый насильник и заржал истошным смехом, брызгая слюной и ни на секунду не прекращая толчков.
Человек со шрамом поморщился, глядя на них, сплюнул под ноги и крикнул тем, что в повозке:
— Ну что там, есть чего интересного?
— А то как же! — донёсся приглушённый пологом ответ. — Не так уж плохо у них дела шли! Золото тут, шелка, украшения…
— Ну и славно, — сказал атаман себе под нос и наклонился над стонущим Микларом, чтобы срезать с его пояса кошелёк. — Это тебе больше не понадобится.
Кособородый с рёвом сделал несколько последних толчков и поднялся, натягивая штаны. Его место тотчас занял другой бандит, до той поры обиравший трупы — плюгавый, с широкой лысиной.
Вдруг из повозки раздался вскрик боли:
— Ай! Стой, сучонок!.. Куда?!
Человек со шрамом обернулся на звук и с недоумением увидел, что на него бежит, сжимая в руках окровавленный кухонный ножик, мальчишка. Он явно собирался воткнуть его бедро атамана. Тот без труда избежал удара, да ещё дал пареньку такого тумака, что тот рухнул на землю лицом вниз и проехал ещё шаг по инерции.
— Ничего себе сюрпризец, — озадаченно сказал атаман. — Вастер! Ты почему не сказал, что с ними карапуз?
Мальчик, судорожно вздыхая, сел на земле. Из разбитого носа текла кровь, ладошки тоже были разодраны. Он размазывал ими текущие по лицу слёзы, но смотрел по-прежнему волчонком.
Его отец лежал совсем рядом, корчился от боли, тихо скулил и звал жену. Мать и сестра почти нагишом лежали под немытыми разбойниками. Виднелись только ноги — светлую кожу покрывали синяки и грязь. Остальные — прислуга и возничие — лежали без движения, все в тёмно-красном киселе, что уже подсыхал в дорожной пыли.
А вокруг, отвлекаясь от грабежа, уже собирались бандиты — посмотреть, что будет. Из повозки, шипя от боли, вылез раненый в плечо рыжий детина. Он злобно зыркал в сторону мальчишки и явно намеревался свести с ним счёты. Рядом с атаманом остановился не менее удивлённый Вастер.
— Я и забыл пра щенка, — сказал он, почесав в затылке.
— Под холстиной прятался, гадёныш, — прошипел рыжий. — Крепко меня цапнул! Можно я его пристукну, а, атаман?
Мальчонка вдруг взревел, вскочил и помчался на главаря банды. Вастер перехватил паренька, но тот всё же успел ощутимо лягнуть атамана в колено.
— Ого! — воскликнул человек со шрамом, потирая ушиб. — Да у нас тут боец! Держи его, Вастер, держи.
Караванщик заломил мальчонке руки так, что сколько тот ни брыкался, ничего не мог сделать. Его плач постепенно перерастал в рёв бессилия. Атаман сел перед благородным отпрыском на корточки и какое-то время молча наблюдал за его потугами. В его выцветших глазах не было ничего, кроме тщательно сдерживаемого бешенства.
Дождавшись, пока ребёнок выдохнется, главарь бандитов заговорил:
— Видишь это? — он ткнул пальцем в кривого осьминога на своей щеке. — Это мне оставил на память человек, похожий на твоего отца. А я был тогда как раз чуть постарше тебя. Я украл еду с его стола, потому что очень хотел есть. Ты знаешь, что такое всё время хотеть есть?
Мальчишка, шмыгая носом, молчал. Его взгляд буквально прилип к шраму атамана.
— Да уж, откуда тебе, — усмехнулся разбойник. — Тебя от мамкиной груди-то давно отняли?
По банде прокатился хохот. Их было тринадцать человек, включая Вастера. Не посмеялся только рыжий. Он всё ещё смотрел на мальца с ненавистью.
Выдержав паузу, атаман заговорил снова — отчётливо и вкрадчиво, и при каждом движении его челюсти осьминог на его щеке весело подпрыгивал и дёргал щупальцами, точно в причудливом танце.
— Я думал, меня убьют. Это, знаешь, ли запросто там, где я вырос. Нищих там даже за людей не считают. Но тот человек не стал меня убивать, — лицо атамана гнусно скривилось. — Решил сделать из меня пример. Чтобы никто больше не смел у него воровать. Знаешь, как именно он меня наказал?