Потихоньку она перебралась в кресло-качалку и долго сидела там, оплакивая прошлое и настоящее внука, а заодно и свою жизнь.
За окном, примостившись на карнизе, весело чирикали воробьи. Солнце ярко освещало душную комнату. Лучи его легли Эмме на колени. Раскачиваясь в кресле и наблюдая, как полоска света сменяется тенью, она пыталась задержать луч солнца в подоле платья.
Ей стало страшно. Страшно от сознания того, что четырехлетний Этон намного старше ее. Он больше познал в этой жизни. Поэтому она продолжала раскачиваться и наблюдать за игрой солнечных зайчиков. Все равно он не поверит ей.
Из сада доносился скрип качелей, она слышала, как трется цепь о ветви дерева, и попыталась раскачаться в такт движению качелей.
Наконец усилием воли она заставила себя встать и вышла в сад. Все как во сне. Заметив ее, Этон перестал раскачиваться. Но глаза не поднял. Так и сидел в подвешенном состоянии, уставившись в землю. Тут Эмма очнулась. Оцепенение разом прошло. Но все же она еще робела. Тяжело говорить о любви, если не знаешь наверняка — любишь ли и полюбишь ли когда-нибудь. Да и поймет ли он? Знает ли, что такое любовь?
Наконец она решилась.
— Я твоя бабушка, Этон. Посмотри на меня, — прошептала она.
Этон, не меняя выражения, смотрел в землю. Ей вдруг показалось, что все, кого она любила, все ее дети, воплотились сейчас в эту маленькую раскачивающуюся фигурку, способную своей враждебностью перечеркнуть всю ее жизнь.
— Этон! Выслушай! У меня никого не осталось, кроме тебя! — она вновь почувствовала ставший родным запах щенка, все еще живший в пыли. — Послушай! Когда-то у меня был Сэм, но он женился на Ардис, уехал с ней и теперь вряд ли вернется. У них есть Стив, Тодд и Глория, но я едва ли увижу их когда-нибудь. — На секунду она замолчала. — У меня есть еще один мальчик — Джимми. Но он живет в Калифорнии и у него очень больная жена. Поэтому он никогда не приедет ко мне. Никогда, Этон, никогда. У меня была еще одна девочка — Рэчел. Она выросла и родила твою маму. Но она умерла. Умерла, как и Бин. Теперь ты знаешь, как это бывает. Поэтому и она никогда не вернется. У меня был муж, как у Ардис есть Сэм. Но он тоже умер. — Помолчав, она добавила: — И он никогда не вернется.
Эмма отчаянно держалась за качели, чтобы не рухнуть на землю. Силы покидали ее.
— Никого у меня нет на делом свете, кроме тебя, Этон. Они поручили тебя мне, а меня — тебе. Я теперь твоя, а ты — мой навсегда. Никогда, слышишь, никогда не отдам я тебя им! Если Сэм и Ардис приедут и захотят забрать тебя, я не позволю им. Я закрою все окна и двери. А если они сломают их, я спрячу тебя. А если они все же найдут тебя, мы возьмемся за руки и побежим что есть сил через поле в лес. И если они настигнут нас, я буду драться с ними. Я буду драться с собственным сыном! Я стара, но еще сильна. Гораздо сильнее, чем ты думаешь.
Ноги онемели, руки уже не держали ее. Казалось, она медленно уходит в землю.
— Даже если твоя родная мать приедет за тобой, и с ней я буду драться. Я скажу ей… Я скажу ей, что ты мой. Только мой. Ничто не способно разлучить нас. — Ее голос дрожал. Слова с трудом складывались в фразы. Грудь разрывали беззвучные рыдания.
— Я никогда не умру. И не оставлю тебя. Я обещаю тебе не умирать. А когда ты вырастешь, ты поможешь мне.
Она взяла его личико в свои дрожащие руки. Повернула к себе.
— Ведь ты поможешь мне, Этон? — в отчаянии спросила она, жадно вглядываясь в его лицо.
Без выражения глаза мальчика смотрели на деревья поверх ее головы. Носком босой ножки он возился в пыли.
Эмма застыла, не веря своим глазам, поднялась и пошла прочь. Нет, это дитя не создано для любви!
Боже милостивый, помоги мне! Помоги, потому что каждое мое слово — чистая правда. Помоги мне, потому что без этого ребенка я не смогу жить. Без его любви — я ничто!
Она шла, спотыкаясь, ничего не видя перед собой. Остановилась у пруда. Комары и стрекозы беззаботно кружили над водой, касаясь ее крылышками и создавая на поверхности пруда легкую рябь. Эмма упала на колени и приблизила лицо к воде. Легкий ветерок слегка тронул воду, сделав неясным ее отражение, как тогда в спальне, когда она смотрелась в зеркало без очков.
Эмма закрыла глаза. А открыв их, увидела перед собой лицо Этона. Разрушая их отражения, его ручка плескалась в воде до тех пор, пока лиц нельзя уже было разглядеть. Они словно утонули. Эмма хотела встать и уйти. Но не было сил. Тем временем вода успокоилась. Их отражения снова появились на поверхности воды. Молча они смотрели друг на друга, ребенок и старуха. Медленно, очень медленно рука его дотронулась до ее лица в воде, коснулась волос, погладила их. Эмма боялась пошевельнуться. Больше всего на свете хотелось ей сейчас стать своим отражением, и она уже чувствовала его холодную ладошку на своем лице. И впервые в этот день Эмма расплакалась. Слезы ее капали в воду и, подобно крыльям стрекоз, вызывали на поверхности пруда легкую рябь.