— Ага, чтобы их тут изнасиловали сто раз? Без девчонок и шага не сделаю.
Бычья шея вздулась, а лицо покраснело. Стоило больших трудов выдержать гневный взгляд рыцаря, однако кроме игры в гляделки ничего не произошло.
— Как скажешь, плевать, пусть только грязь стрясут. Идем, сведу до ворот, не то заблудишься.
— Не-не-не, погоди! — обнаглев еще больше, я попридержал рукав гамбеза. — Не припомню, чтобы соглашался что-то куда-то нести… Человек я, вроде, свободный, клятв не давал, верно?
Дуболом удивленно поглядел, как грязные ручонки марают дорогую вышивку и процедил:
— Рванина ты свободная, спору нет. Не желаешь службу услужить да монетой разживиться, так, гуляй. Только вот за оскорбление ответишь, а уж потом гуляй…
Его рука огладила эфес длинного меча, закрепленного в ножнах на поясе. Угрожает, говнюк, правом на дуэль выпендривается. Рыцарь, чью «честь» оскорбили, может вызвать обидчика на поединок. До первой крови, но этот точно сделает так, чтобы первая стала последней.
Будь дело в каком-нибудь городе, я мог бы послать его нахер и пойти к страже или сразу к управителю, дабы те поставили беспредельщика на место, потребовав предоставить доказательства «оскорбления». Но здесь, в военном лагере… Каптеры у них есть, а вот военной полиции не придумали. К лорду меня, понятное дело, не пустят.
Ладно, пес с ним, обнаглеем до предела. Напялив плащ, я смерил рыцаря вызывающим взглядом:
— Это когда это я тебя оскорбил, напомни? Когда назвал хренососом? Мать давалкой, а отца членодевкой? Или когда в рожу плюнул? А, кстати, забыл, хр-р-тьфу!
Рыцарь охренел с таких поворотов, недоверчиво утирая плевок с глаза. Бедный не знал, что и сказать. Караул у палатки давился смехом, а проходящие мимо гвардейцы и слуги округляли глаза.
Пегги шипела чтобы я остановился, а аптекарь не скрывала мстительного оскала, искренне наслаждаясь сценой.
— Вот теперь оскорбил, вот теперь и к воротам… Веди, сир Хьюберт «Веселый»! Да поживее! Гонцы письмо доставить желают.
Я почти молился, чтобы он достал меч. Чтобы врезал мне, отрезал язык, нос, член, что угодно. Но он даже не пикнул, а только насупился и молча повел через палаточный лабиринт, в сторону городских стен.
Просто так взять и утереться? Рыцарю? От какого-то бродяги да и еще на глазах у половины лагеря? Либо он самый терпеливый и добрый рыцарь в мире, либо мы в полной жопе.
Что-то мне очень захотелось обратно в лес. Поближе к волкам и подальше от красивых гербов феодалов. С волками хоть какие-то шансы были.
Глава 5: Честное вранье.
Городские ворота встретили вонью человеческих испражнений и хмурыми рожами на стене. Видимо, гарнизону было лень каждый раз спускаться на улицы, и они метили территорию прямо со стены. И самим удобно и штурмующим обидней будет, в говне-то помирать.
Как часто бывает, в отличие от замков, у города не было ни рва, ни контрфорсов — каменных пристроек к внешней стороне стены, что сильно повышали устойчивость против стенобитных орудий. Зато заряженных арбалетов хватало с избытком.
— Имею честь быть сиром Хьюбертом «Веселым»!!! — не выказывая ни намека на страх или брезгливость, рыцарь остановился посреди кучи испражнений. — Волею Молочного Холма и ее светлости, леди Гилберте, требую принять делегатов с посланием для его светлости, Больжедора «Жемчужного»!
Надеюсь это их прозвища, а не фамилии…
Арбалетчики не особо удивились кучке сумасшедших, требующих что-то посреди их туалета, и велели обождать, пока не принесут веревку.
Серина фыркнула:
— Самая претенциозная речь, когда-либо озвученная с сапогом в помоях…
— Это не помои.
Брюнетка указала на нечто на земле, что служило маяком для тучи мухи. Разглядев, я непроизвольно сглотнул. Отрезанная голова порядком сгнила, а из-за поплывшего на солнце подкожного жира было невозможно различить лица. Как манекен без глаз и носа.
Дальше хуже. То, что я принял за кучки испражнений, оказалось частями тел, сброшенными со стены. Такого количества «запчастей» я не видел, даже когда в первый день назначения нарвались на засаду. Здесь лежит человек десять, не меньше.
— Я туда не полезу! Я в лагере останусь! — тут же скисла аптекарь. — Пусть лучше бесчестят, нежели на части режут! Еще и настоль криво…
— Гонцов не тронут. — уверенно заявила Пегги. — Отдадим послание, вернемся с ответом и покинем лагерь еще до рассвета. Верно, Сампилит?
— Замполит.
И я уже нихрена ни в чем не уверен… Но какой выбор? После того как я прямо в центре лагеря обхаркал этого дуболома, отказаться уже не выйдет. Зарубит. И так бы зарубил, конечно, но теперь и правда за дело, что обидней.