Рыцарь притих и буркнул что-то про «как леди будет угодно». Даже не знаю, что его больше задело, мои подколки или что Пегги за меня вступилась.
Оставляя их наедине с палками и проходя дальше, я оказался у грубой каменной печки, где суетились малолетние дочери старосты, вылепляя огромные пироги из глины с начинкой то из зеленых яблок, то из рыбы. С виду детская игра, но на деле на это самый дешевый способ длительной консервации. Само собой, консервы в стеклянных банках куда лучше, но откуда стеклу взяться в деревне? Да и в здешние примитивные печки банки не сунешь, лопнут.
Вот деревенские и изгаляются как могут. Кто победнее, из глины «пироги» делает, кто побогаче, с теста. Корку, правда, все равно до несъедобного состояния пережигают, но зато начинка глиной не отдает.
Видать, из такого способа хранения продуктов со временем и придумали привычные пироги, пирожки и всякие там расстегаи.
Путь до сарая, где я намеревался проспать до обеда, оказался оккупирован костерком с сохнущей над дымом рыбой и хитрой рожей старосты. Вернувшись с рыбалки, хозяин явно поджидал меня.
— О, дружище! — излучая дружелюбие, мужик привстал с полена. — Чего застыл, садись! Пиво настоялось, молодое да с рыбехой, не дело такой пир да без компании. Та не робей, садись!
Едва не насильно усадив меня рядом, он сходу всучил кувшин зеленоватого желе. Не дожидаясь ответа, он зашел с козырей:
— Ну и личина у тебя, брат, всех баб на деревне попугал. У колодца только и судачат, что о уродстве твоем. Так гдеж тебе так рожу исполосовало?
Пф, не на того нарвался, дядя… Прощупать он меня решил, наивный. Сам кого хочешь прощупаю.
— Это я пока из мамки вылезал, поранился. А тебе где руку оттяпали? В том же месте потерял?
Староста, которому едва за сорокет стукнуло, потеребил пальцами пустой рукав рубахи. Ниже локтя левая рука отсутствовала.
— …Грубишь ты. Нехорошо, оно приветливого хозяина задаром обижать.
— Ага, хуже только гостей за идиотов держать. Мужик, давай без игр, с чего тебя на щедрость потянуло? Три дня ты меня в упор не замечал, а тут вдруг на рыбалку сбегал, открыл пиво и стал меня поджидать?
— А с чего ты решил, что я…
— Не гони динаму, дядя! В жизни не поверю, что бывший наемник вот так, по доброте душевной укроет у себя незнакомцев. Особенно, когда их обвиняют в убийстве. Ведь так тебе плащи сказали, когда через деревню проезжали? Что мы убийцы, верно?
Мужик прищурился, гадая, откуда я понял про его прошлое. Вздохнув, я дал подсказку, почесав едва заметную мозоль на своем подбородке. У мужика была такая же, но чуть ниже.
— Ха, и то верно, шрам от застежки на шлеме… Но доспехи-то и гвардейцы с разбойниками носят.
— Бандита никогда не выбрали бы старостой, а гвардеец не стал бы врать бывшим сослуживцам. Короче, давай без игр, чего тебе от меня нужно?
— От тебя? Ничегошеньки. А вот от девицы твоей надо. От железновласой, что поведушничает, да приплод моего семейства спасает.
— И не смущает, что за нас аж десяток золотом объявили? Не страшно таких на постое держать? Тыж знаешь, что за укрывательство полагается, а?
— Ну чтож теперь, душегубить вас, плащам сдавать? То что вас убийцами нарекли то такое, знаю я, как у лордов дела делаются…
— А если я скажу, что мы правда невиновны? Что нас по ошибке обвинили, что мы и мухи в жизни не обидели? Что меня лично дети дома дожидаются, что если я через неделю не объявлюсь, они с голоду пухнуть начнут?
Вот тут и случилось пробитие, мужик нервно облизнул губы и на мгновение отвел взгляд. Он легко смирялся с нашей виновностью, но предполагаемая невиновность ему как серпом по яйцам. Что это значит? Да нихрена хорошего!
Не зря у меня паранойя разыгралась, он нас реально подставить собрался, в расход пустить. Вопрос только, как и для чего?
Едва я готовился раскрутить дядьку и вытащить из него все, как из дома показалось бледное лицо Серины:
— О, какая милота, пиво, рыба… Загляденье. Ну вы сидите-сидите, я попрошу младенца повременить с рождением, негоже такую идиллию прерывать.
— Рожает?! — староста аж вскочил. — Уже?!
Вовремя, блин, ничего не скажешь.
Мужчина побежал тормошить дочерей, оставляя меня наедине с пивом и хреновым предчувствием, которое с каждой минутой становилось только дерьмовее.
***
К вечеру, когда вопли девушки и плач новорожденного затихли, в доме старосты наступила тишина. Коллин досасывал последние капли зеленого пива, Пегги вместе с дочерьми старосты умилялась младенцу, а Серина устало зевала, разваливаясь на жесткой лавке и требуя наминать ее натруженные плечи.