— Олежка, ты мог бы поухаживать за мной. — Наташа не отходила от дивана, ее платье назойливо сверкало. — Зачем ты так резко вцепился в Лизочку, ты ее смутил. Смотри, она ни жива ни мертва! Давай, давай, отвлекись, дай нам выпить! Будет кто-нибудь еще?
— Прости. — Олег шутливо пожал руку Лизе. — Народ требует, не могу отказать. Что тебе налить?
— Все равно, — ответила она. Ей хотелось убить Наташу, никогда еще подруга не казалась ей такой развязной и глупой. То, что сейчас происходило в ней, было так хрупко, так прекрасно, требовало такой тайны… Ей доставляло радость скрывать свое волнение, отвечать Олегу даже холодно на вид, но при этом сходить с ума от мысли, что он — такой замечательный, такой мужественный, такой обаятельный — сразу сел рядом с ней, заговорил с ней, ни на кого больше не смотрит… И не скрывает своих чувств. Наташа своими глупыми намеками раскрывала ее карты, превращала все в обычный банальный флирт.
Лиза встала, прошлась по комнате, страдая от мысли, что он мог догадаться… А ведь по ее виду можно было обо всем догадаться, скрывать своих чувств она не умела, никогда в жизни, они сразу отражались на ее лице, в ее глазах… «Твои глаза, Лиза, как окна без занавесок… — сказал ей как-то один парень, который был влюблен в нее еще в школе. — В них все видно». С тем парнем она только несколько раз поцеловалась, больше ничего. Сейчас она даже не могла вспомнить его имя — Валера? Витя? Влад? Вспомнились ей еще какие-то пьяные приставания на одной вечеринке у Наташи — тогда все гости напились в стельку и один мальчишка — худой как смерть, с прической под Элвиса Пресли и в красной рубашке — полез к Лизе под юбку без единого слова. Лиза дала ему затрещину, и на этом ее опыт с мужчинами кончился. Приятели Наташи говорили о ней — конечно, за глаза: «Да это ребенок!» Она очаровывала, с ней было весело, ее пугливая грация изящного животного — серны или лани — приковывала взгляды… Но приставать к ней боялись — из-за детскости. В двадцать один год у нее все еще не было никого — единственное, что радовало ее мать. Но вот теперь она из-за этого страдала. Как себя вести? Что говорить? Как на него смотреть? Почему он к ней не подходит?
Он подошел незаметно, тронул Лизу за локоть. Она обернулась, оказалась с ним лицом к лицу.
— Боже мой, я будто шелк погладил, — сказал он, не сводя с нее глаз.
— Шелк? — глупо переспросила она.
— Твоя рука как шелк. Как у ребенка, — ответил он очень серьезно, без тени заигрывания. Просто сообщал — твоя рука как шелк.
Что тут было отвечать? Лиза засмеялась.
— Возьми, какой тебе нравится. — Он протягивал ей один бокал, другой взял со стола. Она взяла первый попавшийся, обхватила пальцами запотевшее стекло. Вечер был душный, окна открыты, на улице ни ветерка. Но ее знобило. Он не предложил ей выпить за них двоих, или за любовь, или за что-нибудь в этом роде. Просто улыбнулся Лизе, приподнял свой бокал и отпил немного. Она отпила тоже — произнося про себя, как тост или клятву: «Я люблю тебя, я тебя люблю…» Ей захотелось плакать — не от горя, а от избытка чувств. Хотелось вечно так стоять, чувствуя коленями, животом, грудью близкий жар его тела.
Наташа подошла с какой-то девушкой, и Лизе сразу почудилось неладное — Олег как-то похолодел, отодвинулся, взгляд стал жестким. Он смотрел на девушку, а та — на него.
— Привет-привет, — сказала она, переводя взгляд на Лизу.
— Молодец, что пришла, — вежливо ответил Олег. — Выпей что-нибудь, на столе найдешь.
— Да, ты думаешь? — нервно спросила она, невольно подняла руку, тронула тщательно уложенные светлые волосы. Лицо у нее было холеное, довольно привлекательное, но какое-то дерганое, и это было неприятно. Взгляд бегал, глаза были беспокойные и пустые. Голубой брючный костюм, два золотых кольца на одном пальце, ярко намазанные губы…
«Откуда она взялась?» — подумала Лиза.
— Значит, ты думаешь, мне надо выпить? — снова спросила Олега девушка. — Хорошо, раз ты так говоришь, я выпью. А почему ты мне не представишь эту деточку?
«Деточка», то есть Лиза, была выше гостьи примерно на голову, и потому даже улыбнулась, услышав такое заявление. Зато Олег как-то мгновенно разъярился. Он все еще говорил тихо, даже тише, чем до этого, но голос звучал как перед большим взрывом:
— Вот что, моя дорогая! Ты, конечно, у меня в гостях, а гость — человек святой. Но обрати внимание, я тебя не приглашал. А поэтому, уж ты прости, могу выставить тебя, когда сочту нужным. Так вот, я уже счел это нужным. Ты не вписываешься в этот вечер.
Девушка подняла руку, словно защищаясь от удара, и странно всхлипнула. Но в ее глазах не было слез — они были сухие, пустые, бегающие. Она еще минуту глядела на Олега, на Лизу, потом как-то неловко, как манекен, повернулась и с очень прямой спиной вышла из комнаты. В прихожей хлопнула дверь. Она ушла.