кабинету Ангелы, где его возлюбленная разговаривала с Сумраком Тьмы.
Семафоры предоставляли равные возможности, особенно когда вопрос касался
существ, которые могли вскарабкаться по ребристым конструкциям семафорной башни,
усесться наверху в креслице и кодировать, как демоны, не являясь таковыми, несмотря на
внешний вид.
Ангела с подозрением просматривала отчеты семафорщиков, а гоблин, похожий на
ночной кошмар, сидел на краю стола. Она помахала рукой, давая знак, что не может
отвлечься, потом скрутила отчет, передала гоблину и рявкнула:
— Отправь это на башню девяносто семь. Кто-то там халтурит с кодом, возможно,
стажер. Я хочу знать, понятно?
Гоблин сграбастал свиток, спрыгнул со стола, как лягушка, направился к
маленькой дверце у самого пола и исчез. Мокрист слышал престук, пока гоблин
карабкался по обшивке наверх, в частную башню на крышу.
Он вздрогнул, но не успел ничего сказать, когда Ангела подняла глаза:
— Слушай, он пунктуальный, быстрый, надежный, а кодирует даже аккуратнее,
чем я, но все, чего он от нас хочет, — возможности жить на крыше вместе с семьей.
Только не надо опять рассказывать, как тебя травмировала картинка с улыбающимся
гоблином в детской книжке, когда ты был маленьким, ладно? Смирись с этим, Мокрист.
Гоблины — лучшее, что случилось с семафорами, то есть, с нами! Они обожают, когда
68
семафоры работают, к тому же, рядом с ними не водятся мыши и крысы, так что еще одна
проблема разрешилась сама собой.
Ангела встала, обошла стол и горячо поцеловала Мокриста.
— Ну, как прошел ваш марафон, мистер? Я получила сообщения о твоих успехах,
конечно, можешь себе представить.
Мокрист отступил назад:
— Сообщения? Как?
Ангела рассмеялась:
— Что есть семафоры, если не сторожевые башни? У каждого семафорщика есть
очень дорогой бинокль от герра Флиса, сделанный по передовым технологиям
Убервальда. На многих башнях за тобой следили заботливые глаза — ладно, очень много
заботливых глаз. В конце концов, каждый семафорщик знает твое лицо и даже макушку, и
я подумала, что это обязанность жены…
— Что? Шпионить за мужем? А то вдруг я путаюсь с другими женщинами?
— Все нормально, я знаю, что ты этого не делал, а если бы делал, я бы тебя убила,
— не в обиду, конечно. Но ты ведь этого не делал, так что все в порядке, да? Миссис
Кроссли готовит отличную говядину и устричный пирог. Видишь? Разве ты не рад, что я
знала заранее, когда ты вернешься?
Мокрист улыбнулся, а потом его улыбка стала еще шыре, когда он полностью
осознал, что ему сказали.
— Так ты говоришь мне, любовь моя, — произнес он задумчиво, — что ты могла
бы обнаружить кого угодно и проследить за ним?
— О, конечно, если он в зоне видимости. Ребята часто посматривают по сторонам,
когда берут передышку, в этом нет никакого вреда. На днях, когда ты собирался домой, я
побывала в главном офисе Великого Пути и имела честь получить отчет о том, как ты
трясешься верхом на лошади-големе… Очень соблазнительно, как мне сказали.
Ангела оглядела мужа.
— Ты знаешь, — сообщила она, — что когда ты слышишь о чем-то удивительно
полезном и интересном, твои глаза загораются, как Страшдественская гирлянда? Так что
прекрати сверкать и приведи себя в порядок, прежде чем мы сядем за ужин.
Таково было правило Мокриста и Ангелы, что ужин, если он вообще мог
состояться, был священен. Никакой сухомятки, никакого перекуса на рабочем месте, но
свечи и серебро, словно бы всякий раз это было особое событие. И поводом для этого
было то, что они могли хотя бы раз в день сесть лицом к лицу и просто, ну, побыть, по
крайней мере, умеренно в браке друг с другом.
Тем не менее, Ангела не могла скрыть своей тревоги по поводу того, что ей
предстоит снова расстаться с мужем ради еще одной долгой командировки в иностранное
государство.
— Щеботан не так уж далеко, — успокаивал Мокрист. — И когда я договорюсь с
местными ребятами, все станет совсем хорошо.
Ангела кашлянула:
— Гарсоны. Если они омары, то твои ребята будут называться гарсонами.
— Что?
— Гарсоны. Это по-щеботански, но не волнуйся, большинство из них говорит по-
морпоркски. И знаешь, почему? Потому что никто из нас не затрудняет себя изучением
щеботанского.
— Ну, неважно, как они называются. После того, как железная дорога будет