Он мог с ходу привести еще сотню разумных доводов, в пользу того, что это только страсть, желание получить запретное, что не дается в руки просто так... Но боль в груди от этого меньше не становилась. Все так же жгли простые, написанные уверенной рукой. «Я выбираю Норта»! Как приговор, как лезвие гильотины, несущейся к подставленной шее.
Артан остановился на мгновение, словно переживая приступ острой боли, прикрыл глаза.
– Ну и? Помогает? – раздался голос друга и союзника, магистра смерти, наследника хаоса и директора Школы Смерти Эллохара. – В городе скоро уже разговоры пойдут новом призраке, «черном прохожем с мертвым светом в глазах, и лютом холоде, что воцаряется, предвещая появление черного вестника»!
– Сам придумал или пересказываешь? – спросил Артан, без всякого выражения в голосе.
Он не мог игнорировать Эллохара, но и то, что его уединение нарушено его тоже не радовало.
– Конечно сам, как и всегда. Я вообще исключительно сам все делаю. Особенно, когда у тех, кто должен делать, просыпается сердце! – невесело усмехнулся магистр. – Пойдем-ка, в одно удивительное место. Серьезный разговор есть.
Рев пламени заглушил все звуки вокруг, вольно танцующие языки огня стеной загородили двух мужчин, уходящих сквозь пространство. Когда пламя опало, Артан с удивлением обнаружил себя в небольшом кабинете, где на столе стоял пузатый чайничек и на блюде лежали бутерброды с щедро порезанным мясом и домашним сыром.
– Это, с недавних пор, мое любимое место, этот кабинет постоянно ждет меня – Эллохар скинул плащ и удобно расположился у стола.
Оглянувшись по сторонам, словно опасался, что его поймают на чем-то запрещенном, кто б еще осмелился что-либо запретить магистру Эллохару, он прямо из пространства достал три бутылки залитые синим сургучом.
– Идеально! – заключил Эллохар, оглядев полученный стол. – Присаживайся, что ты, как адепт-прогульщик на зачете.
– А в Школе Смерти такие есть? – впервые за вечер улыбнулся Артан.
– Ну, что ты? У меня все дети очень ответственные и исключительно с серьезным отношением к учебному процессу! И уж точно не сдают зачеты, проклиная своего директора! Точнее проклинают, наверное, но не буквально. – Улыбнулся каким-то своим мыслям или воспоминаниям Эллохар.
– Я уже стал настолько жалко выглядеть, что даже директор Школы Смерти решил устроить мне сеанс задушевных бесед с попойкой? – с невеселой усмешкой спросил Артан.
– Какая попойка? Ради попойки я бы пригласил тебя в один замечательный кабачок в Хаосе. – Сделал удивленное лицо Эллохар. – И я пригласил тебя в свое, заметь, любимое место, чтобы поделиться своими воспоминаниями.
– Своими? – с недоверием уточнил Артан, усаживаясь за стол и принимая деревянную кружку, больше бы подошедшую под гномье пиво или гоблинскую брагу.
– Своими. И одними из самых лучших! – и взгляд у магистра Смерти стал такой, что было ясно, любой усомнившийся в ценности этих воспоминаний, будет готов просить политического убежища в бездне, лишь бы не попасться магистру на глаза. – Видишь ли, у Темных лордов всегда есть одно уязвимое место. Они наделены силой, властью, состоянием. Лорды привыкли получать все лучшее сразу, без проволочек. Где уговорами, где давлением, даже шантажом, легко создавая условия, когда у лучшего не останется иного выхода, как оказаться в руках лорда. Мы привыкаем к доступности всего, что нас окружает. К тому, что нам не противоречат, и что наше мнение всегда верное, самое верное. И в один далеко не прекрасный момент, осознаем, что вокруг нас сплошные маски. Лживые, лицемерные, расчетливые. Тела, живые, но лишенные искры пламени. Готовые закрыть глаза на откровенную несправедливость и подлость, лишь бы это не касалось их, и они по-прежнему оставались бы у раздачи сладкого пирога. Поэтому встречая душу, до краев наполненную пламенем, чистую и искреннюю, готовую отстаивать собственную истину до конца, готовую без раздумий бороться за других, верную, одну из тех душ, ради которых стоит спасать этот мир, мы желаем это сокровище приграбастать к своим загребущим лапам. Порвать любых драконов, даже взглядом покусившихся на то, что мы по привычке причисляем к своей личной собственности. Спрятать от всего мира, что бы единолично наслаждаться теплом этого драгоценного пламени. Но случается так, что это сокровище не наше, и не желает становиться нашим. Можно похитить, запереть, вынудить быть рядом. Но это будет не то обладание, о котором мечтает каждый из сильнейших. Это пламя души, к которому мы так стремимся, будет не греть, а обжигать. Пока не угаснет. Вместе с жизнью. Потому что такие редкие души, как горные цветы, в неволе чахнут и погибают. И боль, что терзает от того, что не твое, даже рядом не стояла с теми чувствами, которые накрывают от мысли, что именно из-за тебя этот огонь исчезнет. Но еще страшнее, позже, когда ты найдешь именно свое, истинное, для тебя созданное всеми мирами, осознать, что если бы ты не отступил и продолжил бы борьбу за чужое, то навсегда потерял бы свое.