Поднялась другая рука на переднем ряду, и я кивнула ее владельцу.
— Нет. Он понимает, что нужно иметь союзников. Он бы поделился с ней и с той другой цыпочкой.
— Да пошли они, — кто-то сказал, и я указала на большого широкоплечего скинхеда, чтобы он продолжил свою мысль.
— Каждый может говорить себе в голове, что он сделает как правильно. Но когда есть возможность... — Он пожимает плечами. — Это все инстинкт выживания. Ты ставишь себя на первое место. Тем более, когда речь идет о твоей жизни или смерти. Или о твоей свободе.
— Я бы никогда так не поступил с моей командой, — послышался раздражительный голос с конца.
— Руки, — я им напомнила. — Это интересная точка зрения, говорить про союзников в такой ситуации, не так ли? Потому что Нейлер должен полагаться на своих товарищей — разрушителей кораблей, но также и соревноваться с ними. Так что мы думаем, собирается ли Нейлер мстить Слоту, если он выберется оттуда живым?
Послышалось ворчание, несколько мужчин кивнули, и я вызвала того, кто поднял руку.
— Я бьюсь об заклад, что он не станет, — сказал латиноамериканец, которому на вид было тридцать с чем-то. — Он, скорее всего, подставит другую щеку, точно, потому что он не хочет быть таким же подлецом, как его отец.
Это вызвало гул коллективного созерцания.
Следующая рука принадлежала Уоллесу, и то, что он сказал, меня поразило, доказывая, что он способен на большее, чем просто острить.
Этот мир похож на тот, где каждый готов перегрызть горло другому. Он умирал от голода. Если он не получит гребанного возмездия, блин, никто не будет уважать его. Это, как и здесь. У тебя только один шанс, чтобы доказать, что у тебя есть яйца. Облажаешься, и ты чертов мертвец.
— Но тогда он не лучше, чем та сука Слот, — сказал его сосед.
Обсуждение проходило живо и практически все вели себя вежливо, все еще были подняты руки, когда я была вынуждена закончить сессию. Заключенные поднялись со стульев, которые проскрипели, и была слышна их болтовня, и огромный парень с первого ряда подошел ко мне на почтительном расстоянии. И удивительно нежным голосом он сказал, — это чертовски хорошая книга, мисс...
— Мисс Гудхауз.
— Точно, мисс Гудхауз. Было бы замечательно, если бы по ее мотиву сняли фильм.
— Рада, что вы так думаете.
Он не улыбался, но в его глазах я увидела грустную теплоту, когда он проходил мимо. — Я буду ждать с нетерпением, чтоб услышать, что случится дальше. Чтоб узнать выберется ли он, или утонет, или еще что.
— Хорошо, — я улыбнулась, пока он не отвернулся, потом просканировала удаляющуюся толпу. 802267 там не было. Не то, чтобы я должна была его искать.
Остаток моего дня практически повторял утро — «Основы грамотности» и «Источники», проходили параллельно. Предыдущие были напряженными.
Активность была небольшой в Казинсе, никто не желал выглядеть глупо перед женщиной, которой немного за двадцать, или перед полной комнатой своих злейших врагов, проговаривая такие слова как, ведро, океан, и чайка. Были срывы — разочарования, вспышки ненависти, к себе напомнившие мне о детях которым я помогала разбирать те же самые буквы. Эти мужчины нуждались в моей помощи. Претили моей помощи.
Я чувствовала вспышки напряжения, и закипали, время от времени, как миражи над горячим асфальтом. Я была на грани. И даже какое-то время не думала о заключенном 802267.
До тех пор пока через час, я вдруг оказалась лицом к лицу с ним.
Леланд был прав — послеобеденный блок «Источников», имел большую популярность, чем утренний, и он длился вдвое дольше. Было довольно много заключенных, и только одна я, и я чувствовала коллективное нетерпение, когда я выбирала наугад к кому подойти на помощь.
Я тестировала молодого парня, для его предстоящего экзамена средней школы, когда высокая фигура вошла в комнату. Я знала, кто это был, даже не поднимая глаз. Широкие плечи, и узкие бедра, длинные ноги. Отросшие темные волосы. Глаза, столь горячие, что могли опалить.
Твою мать.
Почему же я так боялась? 802267 выглядел не более, не менее опасным, чем любой другой из этих мужчин, должно быть это интуиция... Не считая того, что я волновалась немного больше, чем от простого страха. Он заставлял меня чувствовать, тепло и встревоженность, и беспокойство которому я совсем не доверяла. Для меня это непривычно. Голод, которого, я не испытывала годы.
Он прошел между столов, к свободному стулу у длинной черной стороны комнаты, зарабатывая злобные взгляды, когда он устроился. У него не было с собой ни бумаг или книг, он просто сидел, сцепив пальцы на столе, само терпение.