Мы поблагодарили официантку, когда она принесла графин, и Кристина сунула ей двадцатку. Она наполнила наши бокалы, не сводя глаз со своего напитка, даже после того, когда отодвинула графин в сторону.
— Мама хранит все фотографии Дэнни в специальном детском альбоме с голубыми каемочками и прочей ерундой. Отдельно от всех остальных. Это сводит меня с ума, словно его и не было. И всего того времени в нашей жизни.
В ее глазах была нежность и грусть, и я подумала, что возможно, она пьяна, также как и я. Если выпив, Кристина становилась либо злой, либо плаксивой, то я относилась к последней группе. И уже сама стала сентиментальной. Моя осанка ссутулилась и расслабилась, мысли были легкими и открытыми, как пушинки одуванчика. Мне было хорошо. Я надеялась, Крис не разозлится на меня, не накинется и не отправит эти уязвимые частички в полет.
— Может быть, твоей маме необходимо хранить их отдельно, — предложила я, — для того, чтобы она смогла вернуться к этим воспоминаниям, когда будет готова.
Она проглотила большой глоток пива, кивая.
— Я знаю, знаю…, я понимаю это. Но прошло уже столько времени. Я хочу сказать, черт возьми, Дэнни бы исполнилось девятнадцать этим мартом, если бы он был жив. Девятнадцать. Мне было меньше, когда я родила его. Он бы уже закончил бы школу, а она до сих пор не может вспоминать его, так как я. Этого ребенка невозможно было удержать — он хотел быть центром всего происходящего.
Ее улыбка, пропитанная любовью, была заразительной.
— Мне бы хотелось, чтобы она помнила его таким, — сказала Кристина. — Чтобы его фотографии хранились с остальными памятными моментами нашей семьи. Мы не были богаты, но это были хорошие времена. И этот ребенок… Он делал меня чертовски богатой, пока был рядом.
— Да?
Она кивнула, по-прежнему не глядя на меня.
— Да. Он самое прекрасное, что было у меня. А еще милый — даже не знаю, откуда это взялось. Он был точь-в-точь как Эрик, когда Эрик был маленьким. Если взять их детские фотографии и положить рядом, то ты решишь, что они близнецы. Большие карие глаза, спутанные кудряшки. — Она засмеялась. — Через, чур, большие головы. Они были похожи на ходячие леденцы, с этими здоровенными головами на тощих тельцах.
— Поэтому ты так… оберегаешь брата? — спросила я. — Поэтому боишься, что он свяжется с девушкой недостаточно подходящей для него…
Она, наконец, посмотрела на меня.
— И у меня есть все причины, так относиться к брату. Потому что он напоминает мне о моем потерянном сыне? Возможно. Потому что он держал моего малыша чаще, чем любой другой мужчина, пока Дэнни был с нами — намного чаще, чем отец моего ребенка, и чаще чем мой собственный отец. Потому что он единственный мужчина в моей жизни, для которого я была важнее всех, и единственный, кто был рядом.
Меня пробрала дрожь, как будто кто-то открыл окно за моей спиной. Боже помоги, я, наконец, поняла ее. Я отпила от своего напитка, и она продолжила:
— Возможно, потому что я воспитывала Эрика, — сказала она задумчиво, — в те года, когда наша мама работала на двух работах. Возможно, потому что он отвечал тем же, выполняя обязанности отца, которого мы едва видели, когда мне это было нужно. Возможно, потому что я устала смотреть на то, как все вокруг нас растрачивают свои жизни не с теми людьми. Я не смогу дать тебе конкретный ответ. Но у меня есть сотня хороших предположений.
Я кивнула.
— В этом есть смысл. Большой смысл… если бы я могла, я бы забрала назад кое-что из того, что наговорила тебе вчера. Зная все это.
Она пожала плечами, снова избегая моего взгляда, но такой расслабленной я ее еще не видела.
— Я была груба с тобой. — Она тихо засмеялась, и на короткий момент, от округлившихся щек и сияющих глаз, ее злое лицо стало красивым. — Я со всеми груба. И я знаю, что я слишком сильно держусь за него. Мне тяжело этого не делать, ведь он — моя единственная надежная поддержка, ты знаешь какого это? Или, возможно, ты не знаешь.
Я покачала головой.
— Я не знаю. Но я слышу, что ты говоришь.
— Я рада, что ты не знаешь, — сказала она, на секунду посмотрев мне в глаза. — Мне хочется, чтобы мой брат был с девушкой, которая будет хотеть его, а не нуждаться в нем. Понимаешь? Послушай меня, я говорю, как долбанная феминистка. Но да…, кто-то, кто не будет так зависеть от него, и не сможет отступить и увидеть все хорошее в нем. Черт, если бы я только знала, что пытаюсь сказать. Кажется, я напилась.
— Я тоже. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. И я вижу все эти вещи в твоем брате. На самом деле, все его качества, с которыми мне тяжело смириться, вероятно, любым другим девушкам они бы нравились. Его забота. То, что он ставит тех, кого любит слишком превыше себя. И своей свободы.