Он взывал ко мне своим взглядом, его молчание говорило мне, «Я буду здесь, ждать».
Другие пытались выудить мое внимание уже какое-то время, и я была счастлива избегать его в течение сорока минут или больше. И он по-прежнему просто сидел, со сцепленными руками, и следящими за мной глазами. Я подошла к нему, почти в конце двух часового блока, пересекая комнату, с бешено стучащимся сердцем. Я катала свой стул с собой везде, и, подтолкнув его в конец длинного стола за которым он сидел, я улыбнулась, усевшись напротив него.
— Ты был ужасно терпелив. Я могу тебе в чем-то помочь?
Почти улыбка. Почти. Его голос был глубоким. Низким. Насыщенным и темным, как весенний грунт.
— Я надеюсь.
— Как и я. Говори.
— Я не слишком хорошо умею писать.
— Ладно.
— Я и раньше посещал занятия по грамматике, но они не слишком-то помогли.
— Нет?
— Я уже знаю все это детское дерьмо, по поводу произношения. Я нормально читаю, но мое правописание дерьмовое. Я обдумываю каждую чертову букву, словно впервые ее вижу. Дислексия или вроде того.
— Если честно, это ничто, иное, как дисграфия.
— Как что?
— Это как двоюродная сестра дислексии. Ты говоришь, что с чтением у тебя проблем нет?
Он кивнул, как ковбой или как-то так. Я начинала нервничать от того, как он на меня смотрел, не отрывая свой взгляд от моего лица. Я не могла найти себе место. Я молилась, чтоб он этого не заметил.
— Я читаю нормально. Не быстро, но пару книг в неделю могу прочитать.
— Но тебе трудно с написанием букв, когда ты садишься за стол, чтобы что-то написать?
— Я могу без проблем переписать их, но они не остаются в моей памяти. Не все, так или иначе.
— Да, это дисграфия. — Боже, почему ему не поставили диагноз в первом или втором классе? Таким образом, каковы шансы у ребенка справиться со школьной программой? — Не хочешь составить план, для работы со своими проблемами?
— Если он у тебя есть.
— Я знаю, что это не идеальное место для этого, но для многих людей с твоей проблемой печатанье намного облегчает задачу с написанием, как только они ознакомятся с клавиатурой. Ты раньше работал с компьютером?
— Нет. Но это правда — печатать намного легче. Я нахожу буквы быстрее, чем вспоминаю, как они пишутся.
— Прекрасно. Если придешь снова на «Источники», в следующую пятницу. Я принесу некоторые рабочие листы и литературу по дисграфии. И может, ты разрешишь мне, посмотреть, как ты пишешь, и я могу, понять, откуда нам начать. Как считаешь?
Он снова кивнул своим подбородком с темной щетиной.
— Звучит, нормально.
Я попыталась наглядно вообразить его на воле. Как бы он был одет. Мешковатые джинсы или обтягивающие, кожаная куртка или расстегнутая рубашка, какая-нибудь футболка с логотипом пива...? Какой работой он занимался, до того как его лишили свободы? Физический труд? Или эти жесткие, загорелые руки, он приобрел в этом месте, от этого существования в бесконечной яме скуки и опасности.
Очередной заключенный прервал мой ступор.
— Эй! Тик-так, леди библиотекарь. Я жду уже целый час.
Я открыла рот, чтобы заверить его, что он будет следующим, но 802267 заговорил раньше меня. Он резко повернул голову, и поймал парня, с самым холодным отвращением на лице, которое вы когда-либо видели.
— Ты видешь номер у нее на рубашке? — Он потребовал.
— Что ты...
802267 очень выпрямился. — Потому что я не вижу. И так как у нее на рубашке нет номера, я думаю, это означает, что она не должна здесь находиться. Поэтому обращайся к ней с уважением, так как это очень мило с ее стороны придти сюда и делать вид, что ей не плевать на твою заключенную задницу.
Отруганный мужчина, отодвинул с визгом стул и направился к двери, бормоча. 802267 развернулся обратно ко мне, расслабив осанку.
— На чем мы остановились?
— Точно, — сказала я, мое лицо вспыхнуло. — Ты приходи на следующей неделе, и я приду подготовленная, чтобы тебе помочь.
— Заметано.
Я остановилась, перед тем как мягко добавить:
— И мне не плевать, между прочим.
Он разразился в улыбке, заставляя меня почувствовать более убедительное волнение.
Я собиралась подняться, но его взгляд пригвоздил меня к месту — от холодного до кипящего в мгновение. Он говорил тихо. Как будто мы были вовлечены в заговор.
— Мне нравится, как ты говоришь.
— Ох, — я сглотнула, щеки и шея пылали. — Сп-спасибо.
— Откуда ты?
— Южная Каролина.
— Я никогда не встречал никого из Южной Каролины. — Его голос был глубоким и резонансным, громкость голоса не имела значения. Он говорил с таким тоном, в котором были и угроза, и принуждение, и соблазн, и причитание. Все вместе. Я никогда не встречал никого из Южной Каролины. То, как он это сказал, можно было ожидать, чего угодно после этого.