Жемчужины появляются всего на нескольких планетах Родного мира, в специально отведённых для этого Детских садах. Их не нужно много, потому что личная Жемчуг — это прежде всего либо заслуга за верную долгую службу, за выдающиеся достижения, либо же они присваиваются по праву рождения, если самоцвет редок и полезен сам по себе.
Яшме не нужна Жемчужина. Ей льстит то, что она дослужилась до такой чести, но лишней мороки на свою голову не хочется. Она сразу говорит об этом Алмазу.
— Ты можешь передумать в любой момент, — понимающе кивает правительница. Её бойкая Жемчужина смотрит на Яшму менее понимающе. Той, впрочем, всё равно.
Как воспитывать человеческих детей?
Жемчуг следует абсолютно всем инструкциям, описанным в книгах, но такое ощущение, что авторы этих книг специально описывали ровно противоположные методики. И пока она пытается найти общий язык с маленьким мальчиком, с ним совершенно спокойно общается Грэг, Аметист втайне подбрасывает его к самому потолку под заливистый детский смех, а Гранат умеет находить слова, чтобы он не буянил.
Не получается только у одной Жемчуг. Словно весь мир сговорился против неё.
Она чувствует, как потихоньку сходит с ума: от тоски по Розе, от невыносимого чувства одиночества, которое пришло вместе с её уходом, от того, что вместо Розы теперь это… это… несносное маленькое органическое создание. Самое обидное, что никто не удивился подобному исходу.
— Я предвидела, что так будет, — изрекла Гранат.
— Это решение Розы, — сказала Аметист таким тоном, словно это очевидно.
— Она всё рассказала мне, — признался Грэг.
«Это должна была быть я! — хочется отчаянно выкрикнуть Жемчуг. — Я её Жемчужина! Почему я узнала всё в последний момент?!»
Она запирается в своей комнате, потому что это становится невыносимо. Ненависть к людям разрывает изнутри: если бы не люди, если бы не Грэг… Розе не пришла бы в голову такая дурацкая мысль, как рождение ребёнка.
«Ты просто неудачница, Жемчуг», — горько смеётся она про себя. Через столько пройти бок о бок с Розой и вот так глупо потерять её… весь Родной мир посмеялся бы.
Гранат едва удаётся вытащить её из комнаты на очередную миссию по поимке повреждённых самоцветов, потому что:
— Жемчуг, нельзя же вечно сидеть в этой комнате.
«Можно», — хочется ответить Жемчуг, но она молчит. На миссию их провожает любопытный детский взгляд.
Стивен растёт буквально на глазах, Жемчуг просто не успевает следить за его ростом. Гранат то и дело намекает, что её участие в воспитании также необходимо, но она чувствует, что без опоры вот-вот потеряет равновесие, — если уже его не потеряла. Этот мальчик — не Роза и никогда ею не будет, а Жемчужине жизненно необходима именно Роза. Жизненно необходима твёрдая опора.
Гранат не принимает никаких возражений, поручая Жемчуг обучение Стивена, хотя бы самое начальное. На вопрос, почему именно ей, отвечает:
— Потому что ты лучше всех подходишь на роль учителя.
Она ни разу не учитель, ни разу не наставник, но эта ложь, навязываемая самой себе, как-то отходит на второй план.
«Следи за Розовым Алмазом и не позволяй ей совершать глупости», — сказала Белая маленькой Жемчужине много тысяч лет назад. Следить за Стивеном оказывается… не так уж и сложно. Не сложнее, чем аккуратно оберегать Розовую от ошибок.
Постепенно Жемчуг втягивается в обучение, вживается в роль учителя, что выходит у неё и впрямь хорошо: она не только объясняет мальчику арифметику, но и приучает к порядку, дисциплине. Новая роль нравится ей всё больше и больше, а улыбка Стивена так сильно напоминает улыбку Розы, что иногда Жемчуг забывается, но быстро берёт себя в руки.
— Пожалуйста, присмотри за этим ребёнком…
Стивен — не Роза и никогда ею не будет, но каким-то образом у Жемчуг получается видеть в нём опору и смысл жизни. Этот мальчик такой же беззаботный, такой же беспечный, как его мать. Он такой же дружелюбный, такой же добрый; он такой же и одновременно очень другой.
— Мама очень красивая… — говорит однажды маленький Стивен, глядя на портрет Розы, тычет в него пальцем и спрашивает у Жемчуг: — Какой она была?
Гранат ощутимо напрягается, когда слышит опасный вопрос, но Жемчужина мягко улыбается и отвечает:
— Чудесной. Она была чудесной…
Мальчика этот ответ вполне устраивает.
— Опять ты льёшь слёзы, дорогая…
— Прости, — вымученно улыбается Голубая, стирая влагу со своих щёк. — Просто случайно вспомнила… это неважно.
Важно — потому что Жёлтой всегда важны её слёзы, потому что она всегда ценит мимолётный проблеск улыбки на лице сестры. А плачет она сейчас, поскольку опять летала на Землю, прочитав, скорее всего, отчёты о состоянии Кластера, который должен вскоре пробудиться.
Жёлтая привычно притягивает к себе Голубую, обнимает, позволяя ей уткнуться носом в своё плечо.
— Скоро всё будет кончено, — обещает она, отчего Голубая всхлипывает и возражает:
— Не всё.
«Всё», — словно висит в воздухе одно слово, которое Жёлтая не произносит вслух.
====== Часть 18 ======
Телепорт сломан. Что ж, этого следовало ожидать. Перидот не до конца понимает, как и кем, но отправляет к Земле дополнительных робоноидов для починки и возвращается к своей основной работе.
Однако спустя несколько дней проект «Кластер» становится куда более приоритетной задачей, о чём ей недовольно сообщает начальница — та самая Перидот Первой эры.
— Постарайся не сильно облажаться, — пренебрежительно фыркает она.
«Не облажаюсь», — думает Перидот, разворачивая перед собой полупрозрачные экраны и с удовольствием замечая, что робоноиды приступили к починке телепорта.
Она делает заметки в журнале перед телепортацией, соблюдая все правила, затем, оказавшись на Земле и оглядевшись, описывает, что она видит вокруг. Стандартная процедура, которая стала ей родной привычкой.
Какой-то покалеченный робоноид цепляется к её ноге, за что Перидот окидывает его равнодушным взглядом. Всегда легче сделать нового робоноида, чем чинить старого, поэтому она без сожалений наступает на бедолагу и продолжает запись в журнал.
Странный символ, приклеенный к телепорту, Перидот замечает не сразу и тут же корит себя за просчёт. Инструкции предписывают немедленно покинуть опасную зону, которая, вероятно, находится под наблюдением неизвестных самоцветам врагов, доложить обо всём и ждать дальнейших указаний.
«Дура, — ругает сама себя Перидот, оказавшись в Родном мире, и спешит к своему рабочему месту. — Меня ведь могли засечь!..»
Могли — не могли, а отчитаться всё равно стоит. Перидот строчит отчёт максимально быстро, излагая свои наблюдения чётко и ясно, чтобы у Жёлтого Алмаза не возникло никаких дополнительных вопросов, и настраивает дополнительных робоноидов для полёта на Землю.
Работать на месте было бы, конечно, гораздо удобнее, но инструкции предписывают ждать дальнейших указаний и пытаться установить связь издалека. Родной мир не одобряет излишний риск, особенно в последние тысячелетия.
Семнадцать расколов за месяц — это слишком много.
Голубой Алмаз возвышается мрачной тенью над провинившимся самоцветом, пугая бедняжку ещё сильнее. В зале суда слишком темно — лишь откуда-то издалека сияет одинокий тонкий лучик света, позволяя разглядеть очертания гордо сидящего Алмаза.
Подсудимая впервые решается поднять глаза, но по виду правительницы не может сказать, что её ждёт.
В зале суда всегда темно, однако никто не смеет спросить, почему. Ни одного окошка, всегда погашен свет. На судье вечно тёмно-синее одеяние, и каждый преступник ощущает исходящую печаль, не понимая, его ли вина в том, что Алмаз грустна, или на то воля случая.
Изумруд не знает, что сказать в своё оправдание. Из-за неё разбился уже третий корабль, и пауза перед вынесением приговора затягивается. Почему-то хочется плакать, и вместо печали Изумруд ощущает тоску по кому-то потерянному. Она позволяет себе дерзость, без разрешения стирая непроизвольно проступившую слезу.