На слюну система сработала точно так же, как на молнии или слёзы, утвердила в нём Розового Алмаза и отпустила с миром. Стивен, конечно, полагал, что его слюна, способная исцелять, когда-нибудь да сыграет свою, несомненно, важную роль, но чтобы он при помощи неё расписывался в документах — это даже для него оказалось слишком.
Из всех представленных ему музыкальных самоцветов он выбрал только Турмалинов: самоцветы, напоминающие граммофон, показались мальчику чересчур жуткими, да и музыка у них была не в его вкусе. Зато попискивающие от радости Турмалины сияли счастьем и благодарностью, с удовольствием выслушали, что от них требуется, и обещали не подвести.
Самым отвратительным во всём происходящем было то, что Конни никак не могла ему помочь: самоцветы не считались с ней как с кем-то хотя бы равным им по статусу, и потому пропускали все её слова мимо ушей. Стивен лишь надеялся, что она действительно на это не обижена.
К тому времени, когда бальный зал сверкал как новенький, подбежала Жёлтая Жемчужина и оповестила, что её Алмаз направила её сюда для помощи Розовой.
— Извиняюсь, Розовый Алмаз, но мой Алмаз приказала также проследить, в курсе ли вы о правилах поведения на самом балу.
— А там должно быть что-то особенное? — не понял Стивен и выслушал новую двухчасовую лекцию о том, что ему просто следует сидеть на одном месте и ничего не делать.
====== Часть 35 ======
В этот раз перед ним во всём своём великолепии расцветает красотой клубничное поле. Стивен осторожно ступает на него, оглядываясь по сторонам, тянется, наконец, рукой к огромной ягоде, но та засыхает прямо на глазах.
От былого великолепия не остаётся и следа. Под ногами раздаётся хруст, и от неожиданности Стивен подпрыгивает на месте, отшатывается назад. Хруст повторяется.
Под ногами — тысячи осколков сверкающих самоцветов, и одни привлекают его взгляд особенно сильно: ярко-жёлтые, напоминающие осколки Топаза, от которых мальчик никак не может оторвать взгляд, пусть и очень хочет.
«Восстание», — мелькает в его голове простая мысль. Поле, покрытое пламенем, которое он видел в воспоминаниях Жемчуг, на которое он самолично приходил, когда там цвела клубника, — и огромное количество осколков, о которых он и понятия не имел.
Все эти осколки — результат войны, которую затеяла его мать; остатки самоцветов, которые шли за ней и против неё, за которых она несла ответственность и которых потеряла. По его вине оказалась расколота только одна Топаз, а по вине матери — тысячи других самоцветов, и ядовитая горечь, которую он испытывал совсем недавно, множится стократно — и душит, терзает, не даёт даже спокойно стоять.
Одно слово Алмаза вершит судьбы тысяч и даже миллионов самоцветов империи. С необъяснимым, но досадным облегчением Стивен осознаёт, что даже его мать, которую он считал идеалом, к такой ответственности была не готова, — что тогда может он? Если Розовая жила как минимум десяток тысяч лет и не была готова, то что можно ожидать от мальчика, которому едва четырнадцать лет стукнуло?
Последствия её ошибок он видел в Кластере: многие из тех осколков, что находятся под его ногами, сейчас пребывают в спокойном состоянии. Пусть они и нелепо соединены между собой, но живут в гармонии друг с другом, — и это его, Стивена, заслуга.
Едва он облегчённо усмехается своим размышлениям, как картина вокруг меняется: вокруг звенит оружие, мелькают фигуры неизвестных самоцветов, а мимо него на бешеной скорости проносится Яшма.
— Я сражалась с самого своего появления на свет!
Стивен следит за её движениями словно в замедленной съёмке: как она сносит всё на своём пути, как бежит вперёд, не смотря ни на что. Её голос продолжает набатом раздаваться в голове.
— Из-за того, что ты сделала с моей колонией!
Замечает вдалеке фигуру в белоснежном платье с мечом наперевес; видит, как шлем Яшмы блокирует знакомый ему щит.
— Из-за того, что ты сделала с моей планетой!
И видит сожалеющий взгляд Розы Кварц.
— Из-за того, что ты сотворила с моим Алмазом!!!
Этот отчаянный крик вырывает Стивена из объятий сна.
К живым стенам и статуям он уже привык; к соблюдению субординации, пусть и с натяжкой, — тоже. Уже второй раз Стивен возвращается в комнату абсолютно вымотанный, падает на кровать без сил и плохо спит.
Трагедия с Топаз, которую заменили буквально через пару часов (как ему сообщила Жемчуг), при таком ритме жизни отходит практически на второй план: он просто не успевает об этом думать. И это притом, что он выполняет только то, что ему говорят — каково приходится другим Алмазам, даже страшно представить.
Конни приободряет его, как может: отвлекает лёгкими разговорами в свободное время, держит за руку в особо напряжённые моменты и следует повсюду тихой мышкой. За одно её присутствие Стивен уже благодарен.
— Сегодня к тебе придут портные и подберут подходящий наряд на бал, — озвучивает Жемчуг расписание.
— Зачем самоцветам портные? — не понимает Стивен. — Вы же можете менять световую форму и всё такое…
— Портных мало, зато много кузнецов. Люди тоже могут воевать без брони, но не воюют ведь, — улыбается Жемчуг в ответ. — Портные обычно заняты тем, что шьют новые наряды Жемчужинам, создают для них аксессуары. А ещё, например, если голубой самоцвет принадлежит Жёлтому Алмазу, то он никак не сможет показать свою принадлежность ей из-за невозможности сменить цветовую палитру. Очень много мелочей, где одной сменой формы не обойтись.
— Вот оно как… — задумчиво бормочет мальчик и замолкает. После портных назначено ещё несколько встреч, о которых он предпочёл не думать — всё равно его присутствие, как сказала Жемчуг, нужно чисто для галочки.
Против Белой идти глупо. Абсурд, граничащий с саморасколом.
Решения, которые принимает Верховная правительница, всегда исключительно верные; все её правила — то, что позволило выстроить их непобедимую империю. Все они должны приносить жертву во благо этой идеальной империи, но Жёлтая всё чаще ловит себя на мысли, что устала класть себя на жертвенный алтарь.
«И не только себя», — думает она, глядя на Голубую, которая сейчас вертится перед ней, демонстрируя новое бальное платье, и излучает счастье в чистом виде.
— Как тебе? — с предвкушением спрашивает сестра, не скрывая волнение в голосе. Видеть Голубую столь оживлённой, с этой радостной улыбкой на лице, с блеском в глазах для Жёлтой подобно живительному свету. Она и сама не сдерживает улыбку, кивая:
— Восхитительно.
— Жаль, что тебе ничего нового я придумать не успела.
— Я как-нибудь переживу.
Но что больше всего терзает Жёлтую после возвращения в Родной мир, так это мысль о том, что Белая от них что-то скрывает.
Белая никогда ничего от них не скрывала — в этом просто не было смысла. Белая идеальна, она — абсолют, и каждое её слово — истина в последней инстанции, но во всём произошедшем с Розовой, в самом поведении старшей из Алмазов было много странного.
Во всяком случае, Жёлтая уверена, что Белая обо всём знала: и о выжившей Розовой, и о её странной форме, — однако им об этом сказать позабыла.
Зачем ей это было нужно, Жёлтая не понимает. Их обвели вокруг пальца, заставили скорбеть по младшей сестре шесть тысяч лет, и если сама Жёлтая могла пережить эту трагедию относительно легко, то Голубая чуть не сошла с ума от горя.
Конечно, она не смеет требовать от Белой объяснений — Белая никогда ни перед кем не отчитывается, — и всё же обида упрямо грызёт Жёлтую изнутри.
— О чём задумалась? — отвлекает её от размышлений Голубая и щёлкает пальцами прямо перед её носом.
— Да так, мелочи…
Любимые лазурные глаза смотрят на Жёлтую с такой теплотой и заботой, что от сказанных Розовой слов становится плохо.
— И ты так просто ей это позволяешь?! Ты же любишь Голубую!!!