Всё было столь приглушённое, но мягкое и приятное. Четырнадцать лет пронеслись в мгновение ока.
Она открывает заспанные глаза, видит перед собой Белую, и все испытанные эмоции проносятся в её голове круговоротом; она смаргивает сонливость, резко дёргается и оглядывается назад.
Замечает маленькое тельце на полу — полуживое, едва дышащее. Замечает серые, лишённые цвета тела Кристальных самоцветов, стоящих по струнке.
Два и два Розовая складывает без проблем.
Белая всегда всё делает исключительно для своей империи. Она взрастила её и заботится о ней, как родная мать. Она тонко чувствует её состояние, она всё делает для её благосостояния.
— Пусти меня, пусти меня вниз! — отчаянно взывает Розовая, дёргает руками, пытаясь вырваться.
— Право, мой Звёздный Свет, не стоит.
Когда империи понадобился новый Алмаз, она дала его ей, дала сразу двух, чтобы уж точно, с лихвой. Когда империи понадобился новый цвет, она и его подготовила. Всё должно быть гармонично, всё на своих местах, всё должно работать, все шестерёнки должны крутиться без заедания.
— Дай я вылечу его!
— Тебе не нужны какие-то низшие органики и даже другие самоцветы.
— Я лучше знаю, что мне нужно!!!
Есть Белая и её прекрасный чистый цвет, а есть три других Алмаза, олицетворяющие три других чистых цвета. Есть белый, который не нуждается ни в чём, а есть жёлтый, голубой и красный, нуждающиеся друг в друге, не способные друг без друга жить, но по странному стечению обстоятельств красного цвета не получилось.
— Не знаешь, мой Звёздный Свет. Ты даже не осознаёшь всей своей важности.
— Что такого важного во мне?! Вы не давали мне колонию, вы считаете меня самой слабой и безответственной!
— Всё это исправимо. Всё это я и собираюсь исправить. Ты важна, мой Звёздный Свет, — Белая подносит младшую ближе к себе и говорит тише, практически шепчет, — потому что больше всех похожа на меня.
Все расчёты указывали на красный, но получился розовый. Расчёты указывали на то, что огранка камня нового Алмаза будет похожа на огранку её предшественниц, — однако огранка была такой же, как у самой Белой.
— Я?.. — неверяще морщится Розовая, всё ещё панически оглядываясь на Стивена. — Да мы ни капли!..
— Твой цветовой спектр содержит красный и белый цвета. Ты заслуживаешь особое отношение к себе.
Эта маленькая, едва вышедшая из норы, девчонка была чем-то большим, чем очередным цветом, дополняющим империю; качественная огранка, примесь прекрасного белого в спектре — Розовая, несмотря на её неудавшийся рост, по идеалу была ближе всех к Белой.
Это сокровище нужно взращивать аккуратно. Красный взывал к свободе, белый дарил возможности — весь этот букет следовало разбирать осторожно, переплетать заново, ограничить красный, вытащить на свет как можно больше белого. Нужды империи в красном цвете меркнут в сравнении с любовью Белой к своему цвету.
— Мне не нужно твоё особое отношение, — рычит Розовая, не прекращая попыток вырваться. — И жизнь в твоей идеальной империи не нужна!
Они опоздали. Едва двери открываются, как их взору предстаёт Розовая — прежняя Розовая, в её привычной форме, — которая рыпается в руке Белой, кричит так, что по полу и стенам расползаются трещины:
— Зачем нам идеальная империя, если мы ничего не можем сделать самостоятельно?! — и пронзает отчаянным взглядом сестёр, застывших на пороге. — Спасите его! Спасите Стивена!!!
Уже слишком поздно его спасать — идти против Белой сейчас нельзя, она сотрёт их в пыль. Они разрознены, охвачены эмоциями и смятением, и потому, когда Голубая делает шаг вперёд, Жёлтая отдёргивает её назад. Кладёт на её глаза свою ладонь, обхватывает за талию и держит, торопливо шепча на ухо и смаргивая слёзы:
— Остановись, не лезь, не сейчас…
— Отпусти меня, я могу его спасти!!! — продолжает кричать Розовая, кидая на Стивена беспомощный взгляд. От её крика форму теряют все, кроме Алмазов, в стенах продолжают расцветать трещины.
Далёкие тысячи лет назад Голубая просила Белую отдать Розовую на их с Жёлтой попечение, потому что методы воспитания Белой им обеим прекрасно знакомы. Они не хотели, чтобы через подобное прошла и Розовая.
И всё равно не сумели её уберечь.
— Я знаю, как тебе будет лучше, мой Звёздный Свет. Всегда знала.
Жёлтая изничтожала органические расы целыми цивилизациями, но почему-то именно сейчас, при взгляде на бледного мальчика, лежащего на полу, ей впервые становится не по себе. Она стискивает зубы и приказывает себе терпеть.
Сейчас не то время и не то место. Раз Белая всё знала о выходке Розовой, то Стивен был обречён с самого начала.
Она крепче сжимает дрожащую Голубую в своих руках и продолжает закрывать её плачущие глаза. Смотрит на бьющуюся в истерике Розовую и на лаконично что-то разъясняющую Белую, слышит слова, после которых младшая поражённо застывает:
— Даже идея этого мальчика о том, что можно исцелить повреждённых самоцветов, в корне неверна, мой Звёздный Свет. В твоём спектре недостаточно красного цвета, чтобы это сделать. В тебе, моя драгоценная, — переходит на шёпот Белая, — красный цвет недостаточно чист, — и продолжает более оживлённо: — Но это не имеет значение, потому что в тебе есть белый.
Верховная правительница даже не обращает внимания на других Алмазов, застывших в дверях; со всей нежностью и любовью рассматривает Розовую в своих руках и улыбается, не обращая внимания ни на что более.
— Обещай мне… — едва слышно всхлипывает Голубая, и Жёлтая сбивчиво шепчет ей на ухо, не давая закончить:
— Обещаю.
«…что этого больше никогда не повторится».
Комментарий к В своих работах Blue Diamond я зову «Голубой Алмаз», что якобы можно трактовать как смешение синего и белого цветов, но Blue можно перевести и как «Синяя», и как «Голубая», чем я и воспользовалась, потому что «Голубая» лично для меня звучит красивее и лаконичней. Однако Blue всё ещё олицетворяет именно синий цвет, в то время как Pink и Red – это именно «розовый» и «красный», эти цвета мы не можем трактовать по-разному, что и послужило причиной моего хэда о том, что Розовая изначально должна была быть Красной, но всё пошло не по плану.
Ну это так, чтобы избежать вопросов.
====== Часть 40 ======
Розовая никак не реагирует на открывшуюся дверь и лежит неподвижно, уткнувшись лицом в подушку, даже когда Голубая присаживается на край кровати.
Буквально час назад завершился суд, на котором лично присутствовала Белая. Розовая этот суд пропустила и в его стенографии ничего хорошего не нашла.
Белая позволила ей взрастить в себе любовь к свободе и к органическим расам, а затем в один миг показала, что всё это бессмысленно. Раздавила каблуком своих туфель её мимолётную мечту, фактически ставшую явью, отпустила ровно настолько, чтобы в любой момент вернуть обратно.
И единственная тому причина — примеси её камня, на который Розовая смотрит с бессильной злостью, за который периодически хватается и тянет наружу, а потом вновь падает на кровать и бездушным взглядом сверлит потолок. Белая дорожит ею только потому, что её цвет именно розовый — смесь нужного для империи красного и нужного для Верховной правительницы белого цветов; она — персональное маленькое сокровище, которое никто и ни за что не отпустит.
Это те методы воспитания, с которыми столкнулись в своё время её старшие сёстры? Это причина, по которой они стараются избегать Белой?
Шуршит ткань, на кровать что-то падает, и Розовая устало приподнимает голову. Три пузыря, сотворённых лично Голубым Алмазом: в одном красный и синий камни, во втором белый, в третьем фиолетовый. Она не верит своим глазам.
— Спрячь их.
Приговор суда предписывал раскол. Значит, Голубая его подделала.
Иронично.
Розовая не спеша садится, подтягивает к себе пузыри и прижимает их к груди — последнее, что у неё осталось от прежней жизни. Мимолётно замечает, что платье у Голубой практически чёрного цвета. Раньше оно было определённо светлее.