А Водолажская с многозначительной улыбочкой спросила:
– Признайтесь, сколько зарабатывает учитель?
Вскоре работы были переданы на мой стол.
– Надеюсь, вы догадались подсчитать общие суммы, которые вам понадобятся для ведения семейного бюджета? – спросил я, указывая на стопку листов.
– Подсчитали, а как же, – заверили воспитанницы.
– Тогда последний вопрос: как считаете, полученные суммы не выше тех, реальных, которые вы с мужем будете иметь в месяц в виде заработной платы?
Притихли. Задумались, значит. Гукова сказала растерянно:
– Девки, у меня семьсот рублей получилось, у кого-то меньше?
Меньше, это я уже узнал проверяя работы, было только у Кошкаровой и у Чичетки. А рекордную сумму, необходимую для удовлетворения собственных семейных нужд, назвала Цирульникова: девятьсот пятьдесят рублей. Сможет ли она с мужем зарабатывать столько честным путем? Впрочем, разговор об этом на следующем уроке, а пока нужно переработать новую информацию для размышления, поступившую от Водолажской. Вот дословно все, что записано па ее листке: «Питание – 100 рублей, одежда – 250 рублей, откладывать на путешествия – 70 рублей каждый месяц. (Все это перечеркнуто.) Владимир Иванович (крупными буквами). Помогите! Мне стыдно, противно, я не хочу быть такой. Простите за все. Не пишите пока ничего маме. Я решила вступить в актив. Подскажите, с чего начать?»
Столь резкий перелом... эта перемена в Водолажской настораживала. Что если рукой ее, когда писала, двигало лишь сиюминутное настроение? А завтра снова начнется: отстаньте, оставьте в покое, лучше в «отрицаловке», обойдусь без УДО? Как бы ни было, надо вместе с Надеждой Викторовной подумать, чем загрузить воспитанницу. Музыкальный руководитель Юрий Георгиевич Логинов как-то хвалил голос Водолажской, пусть забирает ее в хор. Еще можно предложить ей принять участие в работе комитета внутреннего порядка – пусть испытает себя.
3. Бойкот
1
Корниенко мела асфальт во дворе предзонника. Меня встретила открытой обезоруживающей улыбкой.
– Водолажскую ночью хорошенько «погладили», – доверительно сообщает Катя. – Увидите сейчас, какая она красивая.
Казалось, ее слова взрываются в мозгу и бьют молотком по нервам.
– Кто «погладил»? За что?
– За дело.
– Какое дело?
– А пусть не выпендривается! Повязку надела, активистка, ть-фу! Курица гнилая, а в КВП [комиссия внутреннего порядка] вступила, чтобы досрочку заработать. – Последние слова Корниенко произнесла досадливо и ядовито.
Я стараюсь не повышать голос, оставаться последовательным.
– Вступление в КВП – это серьезный и правильный шаг, я склонял к нему Водолажскую. Ну, а речь твою замусоренную придется нарядом вне очереди отметить.
Глаза воспитанницы, казалось, обжигали меня.
– Ничего, я отработаю. Только Водолажская от этого не поумнеет. Дрянь она, гнилье, шестерка!
Корниенко и раньше не отличалась особой логикой суждений и культурой речи, но сейчас она явно стремится переусердствовать. Мне не составляет труда догадаться о причине – хочет выполнить поручение лидеров «отрицаловки» как можно лучше.
– Дрянь, гнилье! – настойчиво повторяет собеседница.
Только я будто и не слышу ее.
– Разберемся вечером, – сообщаю коротко. – Соберу отделение в комнате, и поговорим все вместе.
Глаза Корниенко потускнели.
– Не стоило бы вам за Водолажскую заступаться. Мы вам очень не советуем...
Мы – это «отрицаловка». Но с каких это пор «отрицаловка» начинает давать мне подобные советы?
Задумавшись, я поднимаюсь на второй этаж админ-корпуса, стучусь в кабинет замполита.
Александра Афанасьевна Кочубей смотрит прищурившись. Я знал, что разговор пойдет о ЧП с Водолажской, но не предполагал, что замполит обвинит во всем меня одного.
– Вы виноваты, вы...
– В том, что убедил Водолажскую войти в актив? – спросил, не выдержав. – В том, что она сознательно вступила в комиссию внутреннего порядка и надела повязку?
– В другом ваша вина, – сказала замполит. – Вы пишите книгу, это хорошо, когда учитель пишет, но зачем зачитывать и обсуждать ее отдельные главы с воспитанницами?
– Ну как зачем? Воспитанницы помогают мне избежать неточностей, нередко добавляют в рассказ весьма существенные детали.
– Вот видите, к чему приводит ваш либерализм!
– При чем здесь?.. Я ведь не все читаю. Только те места, на которые получаю согласие у их персонажей.
– Водолажская согласилась, чтобы зачитали ту главу, где она входит в актив? – недоверчиво качает головой Александра Афанасьевна. – В частности, то место, когда Белова угрожает отомстить ей на свободе?
– Водолажская рассказала об этом обещании своему шефу Кузовлевой, – объясняю. – А через ту инцидент стал известен всей колонии.
– Всей колонии, – кивает Александра Афанасьевна. И предлагает ответить на вопрос:– Что из этого следует?
– Следует, что прочитанные мною страницы не были ни для кого открытием. Иначе, даже имея разрешение Водолажской, я не читал бы их.
– Но вы ведь прочитали!
– Прочитал. Скрывать нечего. Да и согласие Водолажской было.
Замполита это не убеждает.
– Давайте разберемся, какое это было согласие,– предлагает Александра Афанасьевна. – Вы не первый день у нас работаете, понимать должны, что Водолажская не могла запретить читать о ней в присутствии отрицательно настроенных воспитанниц.
У меня даже сердце разболелось. Почему так трудно спорить с руководителем, даже в том случае, когда ты равен с ним по профессиональному статусу? Ведь и Александра Афанасьевна и я в данном случае имеем равноценное образование; опыт педагогической работы у меня несомненно меньше, но у нас сейчас должны быть общие цели и задачи, оба мы воспитатели. В первую очередь – воспитатели.
– Были случаи, когда воспитанница на словах давала согласие, но я по глазам, по выражению лица видел, что она не хочет преждевременной «огласки», – с горечью доказываю я. – И в такой ситуации, ничего отделению не объясняя, я говорил, что этот сюжет не доработан, прочту позже. Но с Водолажской все по-другому. Не сомневаюсь, что ее вступление в актив – шаг сознательный. Ольга твердо решила стать на путь исправления, помогать администрации и воспитателям в работе. Поэтому и не было ей смысла таиться. – Я сделал паузу, посмотрел Александре Афанасьевне в глаза. – Думаю, если спросите у Водолажской, она подтвердит: согласие на прочтение было искренним.
Замполит вздохнула.
– Вы в этом так уверены? Знаете, что у некоторых воспитанниц по семь пятниц на неделе?
– Возможно. Но в случае с Водолажской, я надеюсь, не так.
– Ну, хорошо. Завтра будет начальник колонии, закончим наш разговор. А пока такой еще вопрос. Объясните, почему в пятницу вы зашли в комнату к девочкам и пробыли там полчаса.
Обычно принято говорить «к воспитанницам», но Александра Афанасьевна, видимо, сознательно делает акцент на «девочках».
– В классе мы не успели закончить беседу о проблеме выбора спутника жизни, воспитанницы позвали в комнату. Честно скажу: не хотел, отказывался, знаю, что в пятницу им готовиться к стирке.
– Знаете, а пошли! – Александра Афанасьевна смотрит с укором. – Значит, продолжаем оправдываться?
– Уж сильно просили девчата. Ненадолго.
Следующая фраза замполита ошарашивает...
– Может, и просили... Но в субботу на вас жаловаться пришли!
Тут уж трудно было сдержаться.
– Да правда ли это?
Женщина с майорскими погонами обиженно поджала губы и поднялась, вышла из-за стола, давая понять, что разговор окончен.
– Двадцать лет проработала в колонии, – сказала она с укором. – Никто из сотрудников подобного вопроса не задавал.
Я, как мальчишка, пролепетал слова извинения.
2
Нет, в воспитательскую я сразу не пошел. Хотя и знал, что там ждет Надежда Викторовна Заря, которую вызвали, несмотря на выходной день, для разбора ЧП. Мне нужно было побыть какое-то время наедине, обдумать состоявшийся только что разговор с замполитом и ЧП с Водолажской. Сел за свой стол, скользнул взглядом по томику Макаренко... Учитель я неопытный, не мешает иногда и стружку снять. Но ведь в данном случае замполит, скорее всего, не права. Кто-то из осужденных солгал ей, что в пятницу я находился в комнате отделения против воли коллектива, по крайней мере – его большинства. И Александра Афанасьевна этой осужденной поверила. А мне?..