«Буду возвещать имя Твое братьям моим, посреди собрания восхвалять Тебя… Вспомнят и обратятся к Господу все концы земли, и поклонятся пред Тобою все племена язычников. Ибо Господне есть царство, и Он — Владыка над народами» [Пс 21[22], 23, 28–29).
Кем же может быть это лицо, страдания и освобождение которого столь действенны, что побуждают все народы принять истинную религию?
Из рассмотрения отрывков, приведенных выше, из четвертой песни о «Рабе Ягве» ясно, что это всегда и только Мессия, Тот, Кто осуществляет этот замысел всеобщего обращения, которое, даже тогда, когда Мессия не упоминается, неизменно бывает относимо ко временам мессианским. Значит, сомнений нет: по крайней мере два пророка имели ясное представление о Мессии страждущем, торжествующем и спасающем [316].
Человек инстинктивно сторонится страдания, из-за того непреодолимого к нему отвращения, которое часто перерастает в искусительный протест против милосердия Божьего; и вот это страдание Бог пожелал Сам изведать вплоть до крестной смерти, став «человеком скорбей». Так, самым неожиданным, «безумным и соблазнительным» (1 Кор 1, 23) образом был осуществлен великий план спасения, задуманный от начала времен, предвозвещенный и подготовленный пророками, и, при исполнении его, встреченный непониманием, ненавистью, убийством Мессии, ибо «Немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков» (1 Кор 1, 25).
В этом совершенном и плодотворном слиянии воедино элементов, по человеческому разумению заведомо несовместимых (страдающий Мессия-Человек-Бог! Преступное убийство и всемирная искупительная жертва!) состоит «тайна» Искупления, неисследимая до тех пор, пока Сам Христос «не откроет ум для понимания Писания» людям, которые — как ученики на пути в Эммаус — «несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки» — никак не могут привыкнуть к мысли, «что так надлежало пострадать Мессии [317] и войти в славу Свою» (Лук 24, 25–27).
Заключение
Наш путь по трудным страницам Ветхого Завета, словно повинуясь внутренней логике изучаемого материала, привел нас в главе о мессианстве к порогу Нового Завета, в котором явление воплощенного Слова знаменует собой эпилог Откровения. Только ясное представление о Новом Завете как эпилоге может вполне объяснить особенности того пути, который ведет к этому пределу. Т. е., в заключение мы хотели бы предупредить читателя, что, как говорит ап. Павел (2 Кор 14–15), Ветхий Завет без Иисуса Христа непонятен, а с положительной точки зрения надо признать, что наиболее трудные места того же Ветхого Завета проясняются, или темнота их находит оправдание только в Иисусе Христе и Новом Завете.
1) Прежде всего, на предшествующих страницах отмечалось, что трудности в понимании Ветхого Завета относятся обыкновенно к второстепенным вопросам, разбираться в которых должны специалисты, в то время как религиозное содержание, составляющее суть священного текста, достаточно ясно и доступно.
Но что же позволяет читателю производить это точное разделение на существенные и менее значимые компоненты, на главное и второстепенное и, как следствие, проникать в самую душу Ветхого Завета? Не что иное, как свет новозаветного Откровения. Без него, как установить с уверенностью иерархическое соотношение между Законом, культом, Библией, Преданием, национализмом, универсализмом, теократическим режимом, мессианством? Не является ли все это элементами божественного установления?
Уже Ветхий Завет, особенно если читать его, выделяя в нем прежде всего вероучительный аспект, дает важные указания; но о том, что задача нелегка без водительства Христова, свидетельствует тот факт, что в начале нашей эры в оценке священного наследия Израиля господствовали направления самые противоречивые и, что еще хуже, часто имеющие самое отдаленное отношение к подлинному религиозному духу. Достаточно вспомнить «номизм» (законничество), обостренный тиранией «буквы» с коим фарисейство (правда, фарисеем был и Савл, человек такого искреннего духа) отождествляло сущность богооткровенной религии.
Также надо вспомнить искажения мессианского упования, происходившие под воздействием националистических мечтаний, которым долгое время предавались сами апостолы. И разве Петру, уже после Пятидесятницы, не понадобилось видение в Иоапии (Деян 10,11) для того, чтобы уяснить, как соотносятся между собой мессианский универсализм и иудейский партикуляризм? Впрочем, всем известны размеры кризиса иудейских обычаев, затянувшегося на десятки лет вследствие ошибочной оценки религиозного содержания Ветхого Завета.
316
Р. Massi, Teologia del Servo di Jahvè e suoi riflessi nel Nuovo Testamento // Il Messianismo. Atti della XVIII Settimana Biblica, 1966, pp. 105–135; R.J. Tournay, Servo di Yahweh, «Enciclopedia della Bibbia, Torino-Leumann 1971, vol. VI, col. 417–419; S. Virgulin, II Deuteroisaia // Problemi e prospettive di Scienze Bibliche, a cura di R. Fabris, Queriniana, Brescia 1981, pp. 224–231 (с обширной библиографией).
317
О коллективном, сверх индивидуального, характере «Раба Ягве», кроме индивидуального см. R.-J. Tournay, Les Chants du Serviteur dans la Seconde partie d'Usaie. «Rev. Bibl.» 59(1952) 355–384; 481–512.