— Так ведь твоя одежда мне мала, — попытался увильнуть от переодевания Витька.
— Тогда шлепай нагишом. Костюм пожалел?.. Смотри!
Емелька снял джинсы, свитер — наглядное пособие по спектру — и швырнул одежду в угол. Майку заправил в трусы.
Поглядывая на друга, Витька тоже стал медленно раздеваться.
Друзья вымыли руки, лицо.
С территории соседнего завода донеслись позывные. Диктор сказал: «Восемнадцать часов».
Емелька неожиданно вспомнил: «Наши всегда ужинают в это время, а я еще даже не обедал».
Витька промокал бумагой руки, небрежно бросая на пол комки.
— У меня абсолютно нет желания ходить в чужой, к тому же тесной одежде, — сказал он.
— Ты прав, комары тебе скажут спасибо, если ты явишься к ним в трусах и майке.
— Разве мы уходим в лес? Я же не отпросился…
«Начинается! — с неприязнью подумал Емелька. — Потом он повернется и уйдет домой».
Он сжал кулаки, закричал Витьке:
— Что же ты стоишь? Беги к мамочке! Она тебе нос вытрет, а ты спросишь у нее позволения уйти в лес.
Витька до сих пор не видел своего друга таким. Он виновато пробормотал:
— Но стариков все же нужно как-то предупредить?
— Послушайте его, люди добрые! Как будто я хочу им плохого! А двойки когда получаешь-думаешь о стариках? «Перетопчутся», говоришь. Или назло матери брюки порвешь, если она чем-нибудь не угодила. Беги, звони!
— Ну, чего зря вопишь! Видишь же — одеваюсь! — сказал Витька, задетый за живое.
Брюки Витьке жали, а рубашка была такой короткой, что не заправлялась за ремень.
— Но зачем все-таки в лес? Можно же и в гараже подождать, пока вернутся твои кормильцы.
— Ты знаешь, во сколько они придут?
— Понятия не имею.
— Я тоже. А вирусы в тени размножаются, потом полезут на улицу или сквознячком их вытянет. А там солнце спрячется, ветер подует и разнесет болезни по всему городу. Гараж придется поджечь, да и оливтянку, и песок, где она лежала.
— Ну, знаешь, уж в этом я точно не участвую! — заявил Витька, упрямо наклонив голову.
— Правильно! Драпай к мамочке, пока не поздно! Что тебе стоит? Ты это умеешь делать!
— Успокойся, бешеный! Я же сказал, что никуда не побегу. Но ведь огонь и дым быстро заметят, значит, и нас тоже, попробуй тогда убежать! Да и зачем поджигать?
— Видали его! Если хочешь знать, мне этот гараж в сто раз дороже, чем тебе! Вместе с отцом его строили. А сжечь все равно надо. Дым в трубу повалит, видишь в потолке вентканал? А гореть тут нечему. Пол цементный, стены кирпичные, потолок из бетонных плит, ворота железом обшиты. Там, где оливтянка, тоже песок и бетон. И сама она целой останется, только вирусы сгорят. Уж если через атмосферу прошла и уцелела, сейчас тем более. Барахло только наше сгорит, и все. Древние знаешь как боролись с чумой и сибирской язвой? Сжигали дома и целые поселки.
— Так ведь песок не горит.
Но Емелька вместо ответа спросил Витьку:
— Спички есть? Не водятся? Загвоздка! Древние добывали огонь трением лучинок. Но это долго.
Он посмотрел на полки, порылся в коробке с винтами и прочей металломелочью. Неполный коробок спичек он увидел на гвозде под потолком. Бросив его за пазуху, Емелька сказал:
— Бидон с керосином слишком тяжело тащить. Ищи банку… Во, это годится! Держи, а я наливать буду.
Ребята подошли с ветошью и банкой к песку, осмотрелись. Со стороны Промышленной улицы место закрывала гора пенобетона. За улицей начинался забор стройплощадки.
— Коко, иди карауль! Если что — свистни! Погромче.
Емелька смочил в керосине тряпки, расстелил их на песке и дорожке, где они тащили оливтянку. У неподвижной смуглой фигуры он замешкался, пробормотал:
— Конечно же, девочка!
Под ее вдруг как бы ожившим взглядом Емельке стало не по себе. Он поспешно наклонил голову и подумал: «Да нет, не может быть, чудится. Но что же я стою? В любой момент кто-нибудь может помешать…»
Емелька решительно шагнул поближе. Медленно, стараясь не разбрызгивать, вылил керосин на голову оливтянки. Струйки жидкости быстро потекли вниз, собрались лужицами на бетоне. Емелька чиркнул спичкой, осмотрелся и бросил ее в керосин. Пламя ухнуло, прыгнуло на оливтянку и побежало по ветоши к песку. Мальчишка соскочил вниз, махнул Витьке рукой, чтобы тот следовал за ним. Убежав из опасной зоны, Емелька остановился, подождал друга. И тут он увидел, как на полыхающей оливтянке быстро набухло несколько шариков. Достигнув огромных размеров, они громко лопнули. Тут же пламя исчезло. Емелька испуганно осмотрелся. Но видневшиеся вдалеке прохожие как будто ничего не заметили.
— Слышал взрыв? — спросил подбежавший Витька.
— Ну и что? — уже направляясь в гараж, крикнул Емелька. — Поленья в костре тоже стреляют… Важно, что пламя успело охватить всю оливтянку.
В гараже ребята стали торопливо собираться в дорогу.
— Я прихвачу снасти с удочками, а ты сворачивай брезент. Отец когда-то накрывал им «Победу». Заверни в чехол и «безразмерного крокодила».
— Какого еще крокодила? — не понял Витька.
— У нас в лагере так называли тепличные огурцы. Котелок прихвати, шпагат и ножи. В карантине все пригодится.
— А в какой лес идем?
— Лес не годится. Далеко и есть будет нечего.
— Как нечего? А ягоды, грибы?
— Это же по всему лесу их нужно искать, и вирус заодно разнесем. Хорошо бы поселиться у озера, чтобы на месте сидеть, рыбку ловить, ухой кормиться. Но близко я такого места не знаю, а ехать в электричке нам нельзя.
— Может быть, на залив, где-нибудь за Урицком? Помнишь, где мы были? Там есть глухие, безлюдные места, вокруг огромные топи, густые кусты. Никто нормальный туда не сунется.
— А что? Ничего лучшего не придумать. Поджарим микробы в гараже и айда!
Емелька, искоса поглядывая на потемневшую от копоти оливтянку, на серой стене гаража написал мелом:
Ухожу в карантин. Со мной — Витя Обедин и космические вирусы.
Витя караулил метров за двадцать от гаража. Емелька бросил внутрь гаража мел, потом зажженную спичку в лужу керосина, прикрыл створки ворот и побежал к Витьке.
Ребята быстро шли по мостовой вдоль паребрика. Улицы выбирали, по возможности, малолюдные. У длинного Витьки, обтянутого тесной одеждой, за спиной брезент, пристроенный как вещмешок. Малорослый Емелька, плотный, мускулистый, нес узелок с вещами и на плече — удочки. В майке за пазухой тоненько звякала галька. Прохожие оглядывались, удивленные необычной одеждой ребят и белыми повязками на лицах.
Емелька и Витька шли молча. В Автово с шоссейной дороги свернули направо в густые заросли высоких трав, осоки, камыша, кустов ивы, ольхи. Несколько раз им пришлось перебираться через осушительные канавы, заросшие ряской. Наконец ребята выбрались к Финскому заливу.
— Как тебе нравится это место? — спросил Емелька.
— По-моему, годится!
Сорвав маску, Емелька вытер тюбетейкой лицо и повалился на траву. Хотелось есть. Почему-то вспомнилась деревня. По двору ходит бабушка. У ее ног бегают куры с петухом, ждут, когда она их накормит. Бабушка с ними разговаривает, как с людьми, сыплет прибаутками, пословицами.
Он сидит у плетня и ест колбасу. Прямо чудо, а не колбаса!
Бабушка достала ее из холодного погреба и, не разламывая, хомутом надела ему на шею.
«Ешь с голоду, а люби смолоду», — говорила она в таких случаях и ласково улыбалась.
Емелька проглотил слюну.
— Коко, я есть не хочу, а ты проголодался небось. Подкрепись огурцом. Потом ухи похлебаем, я сейчас натаскаю рыбешки… Коко, ты прости меня… Если бы не я, сидел бы ты сейчас дома.
— Чепуха, ты ни капли не виноват.
— Не виноват! Благородный какой нашелся! Ну, чего ждешь? Хочешь, чтоб я тебе сам преподнес огурец? — Он вскочил, быстро раскатал брезент. — На, бери!
Растерянно глядя на друга, Витька взял изогнутый саблей огурец, разломал его пополам, одну половинку протянул Емельке.