— На сем свете мы в гостях гостим, — проговорила Фенька, доедая творог. Оглядела всех и сжалилась: — Преставился… А в газетках пишут — жив, чтобы всемирного потопа не было. Чтобы не загремело снизу доверху и шуму великого не понаделало…
Подавленные, растерянные слушатели, боясь смотреть друг другу в глаза, не сразу заметили, как подошли Василий и Петр.
— Ты о ком это?! — наливаясь яростью, спросил Василий. — О ком?
— Поезжай хоть куда, везде доля одна, — спокойно ответила Фенька.
— Ты мне загадки не загадывай! — закричал Василий. — Ты о ком здесь контрреволюцию распускаешь?!
— Кричит, — совершенно спокойно заметила Фенька, обращаясь к старику. — А я его вот таким еще помню… — И показала: от горшка два вершка.
Василий схватился за револьвер:
— Я тебя сейчас при всем пароде расстреляю за вражескую пропаганду! Выходи, старая ведьма! — В ярости взметнул руку с револьвером к небу и дал выстрел.
Это было крайне неразумно и неосмотрительно. Нищие, убогие издавна находились под явной и строгой защитой неписаных законов народной жизни. Однажды уже обиженных нельзя было обижать, не накликая на себя законного гнева земляков.
— Ты что же это? — вскинулась Петровна. — Ты бандитов расстреливай, Советская власть! Воров в тюрьму сажай! А ее-то за что?
Горячо возмущались и остальные Фенькины слушатели, стараясь перекричать друг друга. Напрасно Петр пытался утихомирить их:
— Погодите вы! Ну, погорячился наш председатель, не так сказал! Кричать-то зачем?! Петровна!.. Дед Андрей!..
Под возмущенный шум, приподнимавший ее в собственных глазах, оскорбленная Фенька встала, гордо накинула на плечи почти пустую суму, учтиво поклонилась хозяйке, потом остальным. В сознании своей правоты молча двинулась вдоль по дороге.
— Вот! — с укором сказала Петровна Василию. — Обидел человека, а ежели она правду говорит?
— Не может того быть! — отрезал Василий.
Все хотели одного… Но ведь люди смертны, и думы снова вернулись к тому, что не оставляло людей в эти дни тревог: что там в Москве?.. Жив или?..
— Не может этого быть! — повторил Василий, прежде всего убеждая самого себя.
— Все мы люди… — возразила Петровна и показала глазами на небо: мол, под богом ходим.
— Вот что, — решительно сказал Василий. — Я сегодня же пошлю в Москву запрос и положу конец этим провокациям. Идем, Петра…
В горнице у Василия за столом собрались сам хозяин, Петр, Алена. Председатель диктовал, Алена записывала.
— Мировому вождю всемирной пролетарской революции, вождю рабочих всех стран и народов, который является верным другом и беднейшего крестьянства…
— Не успеваю… Погоди… — попросила Алена.
Петр сидел как бы безучастный к происходящему. Текст ему явно не правился своей выспренностью, но Петр, как всегда, выжидал: пусть Василий выговорится. Спокойно осматривал знакомую обстановку: портрет Карла Маркса на стене. Какая-то картинка из журнала. Пучки сухих, давно увядших цветов.
Вдоль стен — скамейки самой простой выделки, табуретка, и вдруг — ломберный столик красного дерева на затейливо выгнутых и блестевших лаком ножках. На столике, на зеленом сукне — единственное богатство: старый самовар с помятыми боками и множеством оттиснутых на них медалей.
— …Который, значит, является, — повторил Василий, — и верным другом беднейшего крестьянства… Так, — продолжал он, — …беднейшего крестьянства. Теперь надо вот о чем.
Василий задумался: сочинить запрос — дело нелегкое, это не дрова колоть. Да и не очень-то он грамотен. В школу ходил всего три зимы, ученой премудрости приобрел немного, зато на фронте сначала понахватался, а потом и познал самую высокую политику, какая и не снилась, казалось ему, многим.
— Теперь, значит, надо… — соображал Василий, но мысль его вдруг перескочила на то, что так взволновало раньше: — Вот ведь ненасытный человек! Корову ей дали? Дали! Дров привезли? Привезли! Все мало! Кулацкое нутро! Завидущие глаза! Не считая того, что мы ей выделили, — сама из помещичьей усадьбы рояль хватанула, как последняя воровка… А на что ей рояль? На что?!
Василий вдруг замолчал. Взгляд его остановился на ломберном столике. Председатель словно впервые видел его и, недоумевая, вспоминал: «Откуда взялся?.. Почему здесь?.. Откуда?..»
Он решительно встал, подошел к столику и, переставив самовар, обеими руками схватил хрупкое сооружение.
— Говорил я тебе! — с упреком сказал Василий кому-то в сторону.
Из кухни выглянула перепуганная жена. Но Василий уже просунул столик в дверь, потащил его дальше.