«Они? Не они? Померещилось?»
Но слишком четко видел он заросшее щетиной, круглое лицо человека, который так великолепно мог делать вид, что не слышит, когда не хотел того, слишком отчетливо видел его толстые губы, которым, казалось, лень было произносить лишние слова, и потому он говорил так медленно, мало и потому значительно, — слишком отчетливо разглядел все это, чтобы допустить мысль, что это ему привиделось.
Петр постоял оторопелый и ринулся к своим. Ему казалось ясным и установленным: эти двое, а с ними, может, еще несколько, вышли, чтобы перестрелять тех, кто явится восстанавливать телеграфную линию. Но уж слишком много народу собралось на большаке, чтобы можно было расправиться со всеми — даже по-бандитски, из засады, — и самим остаться в живых… Они отступились от задуманного, но отступились на время… Отложили до более удобного случая…
На большаке поднимали последний столб. Он висел на проводе, который натягивался все туже и туже с каждым поставленным в яму столбом. И хотя работы осталось всего ничего, несколько человек снова взялись за веревку.
— Раз-два! Взяли! Раз-два! Дружно!
Возбужденный Василий никак не мог понять, о чем это ему говорил раскрасневшийся от быстрого бега Петр. «Что он все сомневается? Сколько можно!..»
— Какие двое? Где?
— Давай отрядим людей, пока не ушли… Василий! — торопил Петр. От частого дыхания слова вылетали невнятными. — Быстрей!
— А ты их видел или тебе приснилось? А? — охладил председатель товарища.
— Видел… Как будто…
— «Как будто!» Так видел или нет?
— Мелькнули… — ответил Петр.
— Ах, Петра, Петра! Умственный ты человек, только чересчур уж умственный!
Петр вытер пот со лба, поправил растрепавшиеся волосы… А решения не находилось. «Поднимешь всех по тревоге, а там опять какие-нибудь самогонщики окажутся… Смех!» А второй голос не давал успокоиться: «Ты же их видел! Почему медлишь? Уйдут!» «А если в самом деле померещилось?»
Конец столба наконец соскользнул в яму, другой — с изоляторами — быстро взметнулся вверх, взблеснув ими на солнце.
— Ур-ра! — закричали на большаке. — Ур-ра!
Телеграмма спасовцев прибыла в Кремль поздно вечером. В бывшем здании Судебных установлений, в окнах Совнаркома, на третьем этаже горел свет. Темны были лишь два окна кабинета Ленина… Сюда иногда заглядывали Свердлов, Бонч-Бруевич, секретарь, другие… Заходили по делам: что-нибудь найти в бумагах Владимира Ильича — и невольно останавливались, увидев кресло с плетеным сиденьем пустым… Всегда, когда они заходили раньше, — утром, днем, вечером, ночью — всегда Ленин сидел за столом. Казалось, вот так и будет изо дня в день, из года в год…
Сейчас он лежал у себя в комнате в нескольких метрах отсюда, а представлялось — был где-то очень далеко: так просто не войдешь, не взглянешь на знакомое и, говорят, за эти дни очень осунувшееся лицо…
Телеграммы, письма поступали беспрерывно. Являлись различные делегации и депутации с непременным желанием узнать о положении Ленина больше и подробнее, чем сообщалось в газетах. Требовали кого-либо из ответственных работников Управления делами, а то непременно и самого Бонч-Бруевича, спрашивали с пристрастием, строго следя за выражением лица, мельчайшими оттенками поведения.
Все имело значение. Боялись, что могут что-нибудь утаить, сказать не так, смягчить… Да мало ли!..
Давно уже не высыпавшийся Бонч-Бруевич, у которого голова гудела от перенапряжения, телеграмму спасовцев сначала лишь пробежал глазами, потом прочел:
— «Дорогой Владимир Ильич! Крестьяне и крестьянки деревни Спасское с замиранием сердца следят за тем, как вы боретесь с болезнью. Верьте, Владимир Ильич, что ваши раны — наши раны, ваша боль — наша боль. Враги распускают подлые слухи, но мы знаем, что нас уже не поколебать, не сбить с пути, проторенного Вами. Поправляйтесь, дорогой Владимир Ильич! Одновременно посылаем кое-что из деревенских продуктов. Пусть товарищи сообщат о Вашем здоровье».
Далее шел адрес.
Прочел и заметил сотруднику:
— Великолепно!
Но что делать? На письма и телеграммы с запросами о здоровье не успевали отвечать. Все хотели видеть, слышать Ленина, знать, что он жив. Сибирь, Украина, Поволжье, Белоруссия, Урал…
— Когда поправится, — сказал сотрудник, — Владимир Ильич, видимо, выступит перед рабочими…
— Несомненно… Но когда это станет возможным? А митингов должны быть сотни… Выступит в Москве, Питере, а в деревню Спасскую не доберется, тысячи таких…
Надо было что-то предпринимать…
Подняв трубку зазвонившего телефона, Владимир Дмитриевич почти сразу же насторожился: