— С мировой принес… — Анисим Иванович подал Василию револьвер. — В амбаре держу. Над дверью.
— У тебя, Егор, двустволка, конечно, на ходу? — продолжал Василий.
Бородатый Егор лишь кивнул: мол, о чем может идти речь?
— У тебя, Тихонович?
Робковатый Тихонович вздохнул, чувствуя себя не очень ловко, и не сразу ответил:
— У меня, братцы, баба ружье спрятала. Весь двор перерыл, не могу найти. Все обшарил — нету!
— Можем и на бабу воздействовать, — уверенно предложил Василий. — Как? — и вопросительно посмотрел на Тихоновича.
Тот замялся: не простое дело — на его бабу воздействовать…
В это время дверь открылась, вошла низкорослая женщина в платке, с узелком в руке, та самая, которая настойчиво предлагала Василию фату.
Тихонович как-то сразу притих, съежился: жена!
Не обращая внимания на собравшихся, женщина прошла в угол и положила узелок на стул.
— Чем ваши ружья да пули помогут человеку? — с укором сказала она. — Сала ему надо послать, масла, меду…
— Ты о чем это? — спросил Василий, который уже догадывался о смысле бабкиных слов.
— Мужики… — так же с укором продолжала бабка. — Все только о наганах да винтовках! Лишь бы кровь проливать… Масла, говорю, ему надо для поправки, сала…
«Мужики» переглянулись, обескураженные и озадаченные: как это они сами не догадались?
— Пошлем, — поспешно сказал Анисим Иванович. — Соберем и пошлем!
Василий встал, воодушевленный новой идеей:
— Вождю мирового пролетариата! Так и напишем!
Потом подошел к бабке и, как бы вспоминая о чем-то, сказал:
— Варвара Семеновна, ох и догадливая ты женщина… Другой такой в нашей деревне не сыщешь, хоть год днем с огнем ищи!
— А чего тут особенно догадываться-то? Больному корм — первое дело! Корм да лечение… А тебе спасибо, Василий… Спасибо на добром слове! — Варвара Семеновна таяла от похвалы. — Хоть ты и нехристь и в аду будешь гореть…
Егор, Анисим Иванович, сам Тихонович слушали этот неожиданный разговор, чувствуя в нем какой-то тайный смысл.
— Да, ты — как никто сообразительная… Так вот я и говорю, — продолжал Василий прежним тоном, пропустив мимо ушей мрачное предсказание, — и про маслице сообразила, и ружьецо догадалась припрятать… А надо бы его хозяину отдать, Варвара Семеновна…
Гостья решительно вскинула голову:
— Вот ты куда?! Не получит! Пришел с войны живой — и слава богу! Хватит стрелять друг в друга. Сколько людей поубивали, покалечили. Хватит! Ленин-то что говорит? Мир!
— С кем мир, Варвара Семеновна? — спросил Петр.
— Хватит… Хватит… — стояла на своем Варвара Семеновна, не вдумываясь в слова Петра. — Нажаловался? — спросила мужа.
— Это мы стороной узнали… — стал успокаивать ее Петр. — Стороной, Варвара Семеновна…
Неизвестно, чем бы кончился спор, но послышался шум подъезжавшей телеги. Не иначе, как Алена возвращалась из села с бюллетенем.
Василий быстро вышел на крыльцо, остальные подошли к окну.
Что же это?
Алена сидела, уныло согнувшись, вожжи — брошены, лошадь брела сама по себе. Платок у Алены небрежно повязан, будто совсем не до того. Из домов выходили женщины, выбегали ребятишки, осторожно спустился с крыльца дед с палкой. Переглядывались тревожно, но спросить Алену боялись. Стягивались к волисполкому медленно, чуя беду.
У Василия обострились черты лица. Но и только: ни тени растерянности, ни страха никто и никогда не обнаружит на кем, как бы придирчиво ни искал! Никто и никогда…
Соскочив с телеги, Алена передала листок Василию. Тот покорно взял, хватанул глазами по тексту, еще раз — и облегченно вздохнул. Потом уставился на Алену, хотел в сердцах сказать ей что-то крепкое, но раздумал. Возвращая, попросил:
— Читай…
Алена стала читать вслух:
— «Состояние здоровья товарища Владимира Ильича Ульянова (Ленина). Официальный бюллетень номер два. Тридцать первого августа тысяча девятьсот восемнадцатого года, девять часов утра».
— Не тяни ты!.. — проговорил кто-то из задних рядов.
— «Температура, — продолжала Алена, — тридцать шесть три десятых… Ночь спал с перерывами… Общее положение серьезное».
Все стояли молча, скованные тяжелыми раздумьями.
— Какое? — не поверил кто-то.
— Серьезное, — повторили ему.
И снова тишина.
— Господи! — вздохнула пожилая женщина и перекрестилась.
Василий кивнул, отзывая Алену в сторону.
— Убить тебя мало, — тихо, с напором и зло сказал он ей. — Повесить тебя мало!
— Василий Леонтьевич… — ахнула Алена, ничего не понимая.