Кто-то еще скатился в кювет. Андреев посчитал, что это Ишакин, а оказался — Гордей Фомич. Он должен быть со старшиной, а очутился здесь.
— Что вы делаете? — сердито спросил его Андреев.
Гордеев на полном серьезе ответил:
— Воюю, товарищ командир.
— Без вас обойдемся.
— Зачем же без меня, коли я здесь? «Кукушки» там засели, верно говорю.
В самом деле. Эта простая догадка почему-то сразу не пришла Андрееву в голову. Со стороны Черепенникова опять застрочил автомат, и «кукушка» перенесла огонь туда. Андреев воспользовался этим и сделал бросок вперед, а за ним — Гордей Фомич. Немцы ударили по кювету, но опоздали: Гордеев и старший сержант уже плотно прижались к земле. В это время кто-то, видимо, сделал такую же перебежку со стороны Черепенникова. И теперь как бы установилась косвенная связь с соседом. Когда автоматы немцев, а их было не больше трех, полоснули вдоль того рукава дороги, Андреев с Гордеем Фомичом сделали еще один бросок. Нервы у «кукушек» не выдержали. Кто-то из них счел за благо поскорее унести ноги, но один отчаянный остался. Он то и дело огрызался очередями, короткими и злыми.
— А ведь я его вижу, — сказал Гордей Фомич, подползая вплотную к старшему сержанту. — Гляньте правее. Сосна на отшибе. Березки вокруг нее. Чернеет, видите?
Теперь Андреев увидел. Тщательно прицелился и нажал на спусковой крючок. Автомат, как живой, забился в руках. Немец ответил очередью.
— А вот я его сейчас… — проговорил Гордей Фомич, устраиваясь поудобнее для стрельбы из своего карабина. Андреев заметил, как вздрагивает кончик его рыжего уса, а на лбу выступила мелкими бисеринками испарина. Гордеев выстрелил, быстро перезарядил и выстрелил еще раз, и черное пятно на сосне вдруг дрогнуло и переместилось немного вниз. Но не упало. Гордеев выстрелил еще раз, но пятно не шевелилось. Не было в ответ и очередей. Тогда Гордей Фомич с опаской приподнялся. Выстрелов не было. Андреев резво вскочил на ноги и помчался к сосне. За ним еле успевал Гордей Фомич. Бежали к сосне и от Черепенникова, кажется, сам лейтенант. Когда приблизился, Андреев заметил на его виске струйку крови.
— Вас, кажется, зацепило.
— Кожу царапнуло, — отмахнулся Черепенников. — Одного моего насмерть, в сердце, гад, попал.
У сосны валялся немецкий автомат. Сам гитлеровец висел вниз головой — оказывается, он был привязан к сосне за ноги. Зачем же они его привязали? Или сам привязался?
— Чего-нибудь да отчебучат эти фрицы, — покачал головой Гордей Фомич. — Сказывали ребята, будто прикованных цепью к пулемету находили. И над своими даже зверствуют.
— Давайте перевяжу, — предложил Андреев Черепенникову. Тот снял фуражку и слева в околыше заметил дырку, а чуть дальше — вторую. В одну пуля вошла, а в другую вылетела.
— На полсантиметра бы левее, и не было бы сейчас Игоря Черепенникова, — усмехнулся лейтенант. — Вот и считай, что неправильно раньше говорили, что судьба индейка, а жизнь копейка.
Андреев наскоро перевязал лейтенанта, и они разошлись по своим местам. А Васенев не терял времени. Когда «кукушка» замолчала, он поднял бойцов и продолжал разминирование. Андреев встретил их уже у развилки.
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
День выдался жаркий. От зноя небо стало белесым. Бойцы утомились. Сказывалось нечеловеческое напряжение. Курнышев же отдыха никому не давал. Объявили передышку только тогда, когда приехала кухня.
Обедали попеременно, молча. Аппетита от жары и переутомления не было. Лишь Ишакин быстрее других умял свою порцию кулеша и попросил добавки. Повар не стал жадничать.
После обеда опять взялись за щупы, и лейтенант разрешил отдыхать парами по тридцать минут: сначала одна пара, потом другая…
Случилось так, что старший сержант и Ишакин оказались в одной паре. Но, всего скорее, так подстроил сам Ишакин: выждал, когда очередь дошла до Андреева, и вызвался идти с ним. Но Григорий просто не обратил на это внимания — Ишакин так Ишакин.
Сейчас взвод прощупывал лесную дорогу. У немцев здесь был какой-то лагерь. У самой дороги и в глубине леса часто попадались добротно сделанные землянки. В лесу все-таки работалось легче — не так знойно, как на открытом месте.
Когда пришла пора отдыхать, Андреев с Ишакиным выбрали куст пораскидистей и забрались под его прохладную тень. Ишакин расстегнул поясной ремень, все пуговицы на гимнастерке, разулся. Портянки повесил на ветку для просушки. От них разило потом.