— Достиг своего, — недовольно буркнул лейтенант. Его еще больше расстроило это Мишкино сообщение — породнились они тогда в Брянских лесах. И сказал, нахмурив брови: — Перекур! А тебе, Лукин, по матчасти подтянуться надо.
— Есть подтянуться, товарищ лейтенант!
Таким вот образом простился со взводом Мишка Качанов и будто в воду канул. Обещал писать письма, но не напомнил о себе ни единой строчкой. Жив ли сейчас?
Однажды отпросился Андреев у лейтенанта и пошел в Ново-Белицы, на ту сторону Сожи. Он бродил по сосновому бору, и воспоминания одолевали его. Вот тот домик, где в сорок первом году встретили их отряд начальник формировочного пункта — седой симпатичный полковник и батальонный комиссар Волжанин. В этом домике угощал их комиссар чаем и все расспрашивал, как это они — Игонин и Андреев — сумели после гибели капитана Анжерова вывести отряд к своим. И не просто вывести, а кое-где основательно потрепать немцев. Вот где-то возле этих сосен расстались они с Петькой Игониным, их определили в разные части. Вот так же касались их пилоток колючие лапы сосен. Только тогда было в разгаре лето, а теперь лес тихо стонал от осеннего ветра. И тогда Григорий подумал о том, что на запад он, видимо, пойдет той же дорогой, которой в начале войны уходили на восток. И будет еще много волнительных и горьких встреч впереди. И самыми горькими из них будут встречи с могилами капитана Анжерова и Семена Тюрина… А сколько еще будет свежих?
Воспоминания, воспоминания…
…После того как в стычке с бандеровцами взвод потерял двух бойцов, из батальона прислали замену — тоже двух. Пришли недели две назад, когда взвод разминировал поле возле деревни Фатеевка. Колхозники попросили. Сеять надо, а поля засорены минами. И командование бросило на это батальон Малашенко. Правда, поздновато, но все равно: озимые посеют.
Двое новеньких пришли прямо в поле. Васенев и Андреев стояли в сторонке и наблюдали, как работают бойцы. Прибывшие были заметно разными. Боец с монгольским скуластым лицом, коричневыми глазами, по-татарски смуглый, поправив на спине автомат, строго отпечатан шаг, ловко бросил ладонь к пилотке:
— Товарищ гвардии лейтенант, красноармеец Файзуллин прибыл в ваше распоряжение!
И хотя сказал он все это на безукоризненном русском языке, еле заметный акцент выдавал в нем татарина. Лейтенант наметанным взглядом окинул новичка и остался доволен: подтянут, статен, сдержан. Хорошо!
А второй топтался рядом, то и дело подкидывая на плече кавалерийский карабин. Потом кашлянул и сказал запросто:
— Ну так, значит, здравствуйте. Прибыл вот с товарищем Файзуллиным для новой службы.
Ему было лет сорок, бросались в глаза лихие, с рыжинкой усы. Глаза голубые и добрые, в паутинках морщин. На ногах обмотки. В роте никогда ни у кого не было обмоток. Когда-то раньше носили, а сейчас просто забыли, как с ними обращаться. А у новенького обмотки, правда, солидно потертые, но были пригнаны аккуратно, по-крестьянски.
Эта не воинская форма обращения, обмотки, которые казались страшным анахронизмом, а главное — возраст бойца смутили не только Андреева, но и железного по части воинских правил Васенева. По уставу требовалось строго одернуть бойца, потребовать, чтобы он доложил как полагается, но обоим он годился в отцы, и вроде бы неудобно было с ним строго разговаривать.
Андреев сказал:
— Вы не назвали свою фамилию.
— Ведь как некрасиво получается, — осуждая самого себя, проговорил боец. — Гордеев моя фамилия. Гордей Фомич Гордеев, стало быть.
— Товарищ Гордеев, — подал голос Васенев, — разве вас не учили, как правильно представляться командиру?
— Да почему не учили? — охотно ответил Гордей Фомич. — Учили. Даже в наряде вне очереди стоял. Да вот привык по-свойски, ничего с собой поделать не могу.
— В армии по-свойски не полагается, — сердито возразил Васенев. — Придется привыкать к порядку.
— Буду привыкать, раз такое дело.
— Товарищ Файзуллин, — спросил Андреев, — вы умеете обезвреживать мины?
— Так точно! — вытянулся по стойке «смирно» Файзуллин.
Андреев сказал:
— Вольно, вольно. — И повернулся к Гордееву: — А вы?
— Никогда не приходилось, товарищ командир. Вот, скажем, по плотницкому делу и даже по столярному — за милую душу все оборудую. А с минами не якшался, да и боюсь я их.
— Ладно, решим, — закончил знакомство Васенев. — Пока можете отдыхать. Вечером решим.
Файзуллин на другой же день пошел на разминирование, а Гордеев остался за дневального, потом дежурил на кухне — не было ему работы по специальности. Но Андреев тогда подумал, что неспроста командование подослало во взвод, отлично обученный минному делу, плотника. Значит, в скором времени потребуются и плотники, стало быть, назревают какие-то события, о которых простым смертным пока знать не полагается, но которые планируются высокими начальниками.