— Ведь были ожесточенные бои. Скажи, а мысли, что вы можете дрогнуть, не было?
Очкасов пристально, словно заглядывая в душу, посмотрел на него и ответил:
— Мысли, что мы можем умереть, были. Но мы понимали, что за Волгу нам отступать некуда. Я расскажу вам один эпизод. В штаб Рокоссовского прямо из боев вызвали офицера. В огне Сталинграда человек мог продержаться не более десяти дней. За это время он или погибал, или получал ранение. Этот офицер был в таком аду целый месяц. И вот, представьте, перед генералами стоит смертельно усталый человек в изодранном ватнике, перетянутом ремнем, с автоматом в руке. Он так привык к нему, что даже не выпустил его из рук сейчас, стоя перед командующим фронтом. В штаб его привезли затем, чтобы узнать из первых уст, каково настроение бойцов и командиров. Но, взглянув на него, Рокоссовский понял, что ни о какой долгой беседе не может быть и речи. Он подошел к нему очень близко, так как всем казалось, что офицер стоя спит от усталости и изнеможения. Рокоссовский тихо спросил: «Что передать мне Верховному Главнокомандующему?» Офицер поднял налитые свинцовой усталостью веки и громко, словно отдавая команду, сказал: «Передайте товарищу Сталину, что на том берегу для нас земли нет». Эти слова потом облетели фронт и вошли в легенду.
— А ты откуда знаешь об этом? — спросил потрясенный Молдабай.
— Я сражался в его роте. Потом меня ранили. Конечно, скучаю по боевым товарищам, но сознаю, что на фронт с моим ранением не возвращают. И только сейчас, пройдя по огненным дорогам войны, я понял истинную цену простого человеческого счастья. Вот ликвидируем банду, войду в родной дом, обниму жену и сына, и защемит наполненное радостью сердце.
Молдабай смотрел на испещренное морщинами лицо его и понимал, сколько пришлось пережить этому человеку и как он заслужил того, чтобы прийти домой и обнять жену и сына.
Потом они долго сидели молча, думая каждый о своем. Но вот Карамерген тихонько затянул мелодичную песню о подвигах батыров седой старины. Притихшая степь словно вслушивалась в древний напев, струившийся в ночи. Молдабай переводил слова Очкасову, а тот грустно глядел на огонь костра и будто видел там отблески пожаров Сталинграда…
Утро было пасмурное и холодное. Отряд, соблюдая осторожность, полукольцом двинулся дальше. Благополучно миновала одну возвышенность, затем другую, и это несколько успокоило и притупило настороженность людей отряда. К Ермекову, продвигавшемуся по степи в центре этого полукольца, подъехал Очкасов и, устало улыбнувшись, закурил, а затем протянул пачку «Беломора» бойцам.
Неожиданно со стороны бархана, который еще не успели обойти фланги отряда, раздался залп. Под копыта своего ошалевшего коня с залитым кровью лицом пал командир Очкасов, сжимая в руках окровавленную пачку с папиросами. Рядом с Молдабаем, тяжело охнув, вывалился из седла на раскаленный песок проводник Карамерген, смертельно раненный в горло.
— Всем спешиться! Залечь! — подал команду Ермеков, потрясенный смертью Очкасова и проводника. Сам подскакал к Очкасову, спешился, поднял его голову и увидел, что из уголка рта командира роты вытекает тонкая струйка крови. Молдабай обхватил его голову, прижал к себе.
К Молдабаю подполз помощник и дрожащим от ярости голосом сказал:
— Товарищ начальник, атакуем гадов, перебьем всех до одного! Отомстим за смерть товарищей!
Первым движением Молдабая было встать, выхватить наган и повести людей в атаку. Вдруг одна мысль пришла ему в голову: «Ведь Очкасов не сделал бы так. Он бы берег каждого, по-фронтовому».
Бой разгорался. Оперативная группа окружила возвышенность. Бандиты умело укрылись. В густом тальнике людей не было видно. Лишь заметно было пошевеливание травы после выстрелов. Шла ожесточенная перестрелка.
Оперативная группа медленно, но упорно продвигалась вперед, сжимая кольцо.
Уже было слышно, как кричат и стонут в тальниках раненые люди Каражана. Молдабай дал команду остановиться.
«Больше я не потеряю ни одного человека!» — твердил он себе. Он часто оглядывался туда, где, прикрытый попоной, лежал Очкасов. Ермеков терзался: «Как скажу я жене и сыну, что их мужа и отца больше нет?!»
К концу дня банде отступать было некуда. Молдабай, подозвав помощника, взял у него мегафон и крикнул:
— Сложить оружие и немедленно сдаться!
И, словно ожидая этой команды, из-за кустов навстречу оперативной группе бросилось несколько человек с поднятыми руками. Из зарослей раздался истошный крик:
— Куда вы, изменники, предатели, трусы?!