Алдажар и Барлыбай, с неудовольствием наблюдавшие за исходом схватки между джигитами родов, подозвали Байнияза — потомка бывшего раба табынцев, прижившегося в степи и верно служившего всем, кто больше заплатит.
— Наш спор затянулся. Досточтимый Барлыбай, не кажется ли вам, что Бокан, хотя и славился в народе когда-то силой, отвагой и, в чем я сомневаюсь, умом, постарел. Один удар камчи, хороший удар, приведет его в повиновение, — выразительно посмотрел бай на преклонившего колено Байнияза.
Байнияз с полуслова понимал желания своего хозяина. Подъехав к юрте Бокана, оы спешился и неторопливо направился к Бокану, сидящему с сыновьями в тени юрты. Внезапно, забежав сзади, он через плечо старика нанес утяжеленной свинцом в наконечнике камчой удар по обнаженной груди Бокана. Кровь залила грудь старика. Бокан, не поднимаясь с места, презрительно посмотрел на Байнияза:
— Ты же, сопляк, ровесник моему сыну, вот и дерись с ним. Безродная продажная шкура, пес, нарушающий степные законы!
Сын старого палуана Оралхан, вскочив, огрел Байнияза дубинкой по его плешивой голове. У того подогнулись колени, уткнувшись лицом в землю, он покатился с холма под ноги баев.
Табынские и шомекейские джигиты кинулись на сыновей Бокана. Драка возобновилась с еще большим ожесточением. Наконец им удалось свалить Оралхана. Они били его, уже лежащего. Канатхан, стараясь отвлечь врагов от поверженного брата, дрался исступленно. Отступая, он поддразнивал противников:
— Ну, подходите, догоняйте мою дубинку! Даст аллах, мы доберемся до первого же аула алимцев. Вот тогда мы вновь померяемся с вами силами.
Но силы его иссякали, свалился и он под жестокими ударами джигитов. Табынцы и шомекейцы окружали холм, на котором стояла юрта Бокана. Старик встал:
— Убейте меня! Вам осталось перебить всю мою семью: только тогда вы получите эту землю. Ваши баи, натравив вас на меня, думали, что этим запугают и добьются своего! Что же вы стоите? Бейте, убивайте нас!
Старый палуан распахнул рубаху, обнажив окровавленную грудь.
Противники смущенно отошли. Бокан, по обычаю, поставил юрту там, где упал Оралхан. Затем перенес Канат-хана и положил рядом с братом.
Через несколько часов пришли старейшины табынского и шомекейского родов с новыми условиями:
— Байнияз до сих нор лежит без памяти. Если он умрет раньше, чем твой сын, мы перережем горло твоему Оралхану, а если он умрет первым — режь горло Байниязу.
— Делайте, что хотите, но джайляу вы все равно не получите. Для этого вам придется перебить всю мою семью. Но запомните, вам это так просто не пройдет. Я не одинок, и мои родственники не простят вам этого, — ответил Бокан.
Аксакалы родов ушли, поняв, что от этого старого алимца они ничего не добьются. Над лежащим без памяти Байниязом они тоже поставили юрту.
Оралхан и Канатхан лежали молча, братья не подавали вида, что раны, полученные в схватках, беспокоят их. Мать, причитая, разрезала и сняла с них окровавленные рубахи, смыла запекшуюся кровь с их тел, перевязала кровоточащие раны. Пришедший в сознание Оралхан, почувствовав ласковое прикосновение материнских губ к своему лицу, медленно открыл глаза и, глядя на скорбные лица стариков, попытался улыбнуться:
— Отец, от своего мы, конечно, не отступимся, но что-то долго нет подмоги от сородичей. Уж не случилось ли с мальчиком чего-нибудь дорогой? Добрался ли он до ближайшего аула алимцев? Что ждет нас завтра?
Долгожданная подмога подоспела к раннему утру. Насколько десятков алимских джигитов, распаленные рассказом о происшедшем нападении, спешились у юрты. Они горели желанием отомстить за нанесенную обиду и проучить табынский и шомекейский роды.
Увидев их, джигиты шомекейского рода ринулись к становищу старого палуана. Алимцы, вскочив на коней, а боевым кличем «Аттан» двинулись им навстречу. Началось побоище. Заклубилась пыль, разгоряченные всадники сталкивались, гонялись друг за другом, выбивая противников из седел. Сбитые ударами камчи джигиты падали под копыта лошадей, стонали искалеченные и раненые.
Подоспевшие аксакалы родов с большим трудом смогли приостановить схватку и растащили в разные стороны сражающихся. Разгоряченные джигиты вызывающе поглядывали на противников, но аксакалы, умудренные жизненным опытом, поняв, что в происшедшем кроются чьи-то козни, бдительно следили за ними.