Начался разбор между старейшинами повздоривших родов. По настоянию Алдажара и Барлыбая табынцы были отстранены от переговоров. Коварные баи обвинили старика Бокана в черствости и отсутствии заботливого отношения к своим соплеменникам. Бокан, уверенный в своей правоте, спокойно отвечал им:
— Род табынцев мог свободно разместиться и ниже джайляу баев Алдажара и Барлыбая. Пусть аксакалы табынского рода примут участие в нашем разборе и ответят, что их заставило сняться с родных земель, пусть обоснуют свои претензии ко мне. За всю мою долгую жизнь еще никто не обвинял меня в отсутствии понимания и чуткого отношения к бедам соплеменников. Со всеми соседями я всегда жил в мире и, по мере возможности, помогал им. Да и не мог я один решить: отдавать пастбища или нет! Пусть решают старейшины наших родов!
После долгих препирательств и споров аксакалы пришли, стараясь избежать новых столкновений, к общему решению: табынцы разместятся ниже по реке, рядом с джайляу Алдажара. Решение старейшин не устраивало бая, но он был вынужден согласиться:
— Раз Бокан оказался таким черствым и бездушным к своим соплеменникам, я и уважаемый Барлыбай вынуждены согласиться с решением досточтимых аксакалов. Мы потеснимся!
— Не торопись, Алдажар, с выводами! Время покажет, кто из нас бездушен, — ответил ему Бокан.
III
Каждый год у маленького родника расцветала раскидистая урючина. Ее корявые ветви покрывались нежными розоватыми лепестками. Она радовала глаз путника или чабана, пасущего здесь свою отару. Знойным летом в мелкой густой листве ярко желтели крупные, сочные плоды. Тяжелый, ароматный урюк, вожделение аульных сорванцов, падал на землю, разбиваясь о каменистую почву. Урючина стояла одиноко, ни один росток не пробился рядом. Она словно охраняла родничок, слабые струи которого, искрясь, текли между ее обнаженных корней. Недалеко от этого родника, на джайляу, раскинулся аул бая Барлыбая.
Алдажар и Барлыбай, сидя в тени кроны урючины, неторопливо вели разговор о последних событиях. Они недоумевали, почему сорвалось задуманное ими дело, почему их родам не удалось завладеть землею алимцев?
Барлыбай тяжело вздыхал. В произошедшей схватке его единственный сын и наследник Еркебай остался без глаза, и до сих пор лежал в бреду, не приходил в сознание. Еркебай не отличался большим умом, не славился силой, рос баловнем, но это был единственный сын, и отец любил его. Бай Алдажар, жалостливо поглядывая на своего единомышленника, думал: «Одинок ты, как эта урючина. Бог наградил тебя богатством, но не дал умных и сильных детей».
Барлыбай и сам понимал, что, будучи таким же богатым, как Алдажар, не обладает силой воли и такой властностью, как его друг. Из года в год, скряжничая и обманывая степняков, он копил свои богатства. Иногда даже отказывал себе в чем-то. Стада его тучнели, земли становилось все больше, но если бы его спросили, зачем все это, он не сумел бы дать ответа.
Бай Алдажар, желая подбодрить сидевшего на ковре Барлыбая, обратился к нему:
— Эй, старый дружок! Что с тобой? Что ты так раскис? Унынием и стонами потерь не восполнишь! Возьми себя в руки, впереди у нас еще и не такие неожиданности, — Барлыбай встрепенулся, но, видя, что он молчит, баи продолжал:
— Бареке, старого Бокана нам запугать не удалось. Но не это главное. Самое страшное, что мы не достигли цели. Нам удалось организовать столкновение наших родов с алимцами, но что толку. Чем оно закончилось? Тем, что беднота начинает подозревать нас, что это мы устроили раздор. Мы пропали, если они объединятся.
Барлыбай понимал, что если тревожится Алдажар — жестокий и хитрый степной коршун, то для этого есть веские причины. Он беспокойно закопошился на ковре и после некоторого молчания спросил:
— Что ж ты предлагаешь предпринять? Ведь не будем же мы сидеть сложа руки и ждать урагана!
— Но и зарываться в песок еще тоже рано, — усмехнулся Алдажар. — Не обижайся на меня, Бареке, постарайся взглянуть на происходящее, забыв личное горе. События складываются так, что каждую минуту можно ждать удара. Все сложно, все против нас. Но мне кажется, два бая умнее сотни жатаков, всю свою жизнь повиновавшихся нашей воле, а теперь полезших в Советы. Ну что ты таращишь на меня глаза? Не трясись, у нас есть на кого свалить вину за побоище между родами. Это не так уж опасно… Самое страшное мне сообщили друзья из района: скоро начнется конфискация скота. Большевики рубят нас под корень. Все наше достояние, накопленное предками и нами, они раздадут оборванцам. Для нас это конец. Что мы без отар, без золота и серебра, без слуг? Что будет с этим сбродом без нас, если он забудет законы шариата и порядки, завещанные нам пророком? Из местности Тенгиз мы ускользнули благополучно. Кто остался там, пусть сами решают свою судьбу. А нам нужно подумать о своем благополучии… Мне кажется, как это ни прискорбно, настала пора уйти и отсюда. Все хорошо, что делается вовремя! Уходить нужно тихо и скорей… — уже шепотом добавил Алдажар.