– Что вы имеете в виду?
– Помешался. Идея фикс. Будто все мужчины только и мечтают переспать с его женой…
Гольст удивился, с чего это Борин с такой издевкой отзывается о своем приятеле. И, словно прочитав его мысли, хирург продолжал:
– Я слышал, Нина ушла от него… Ваш визит связан с этим, не так ли?
– В общем-то да,– признался Георгий Робертович.
– Тогда, как говорится, будем брать быка за рога… Уверяю вас, я к этому никакого отношения не имею. Хотя кто-то пускает слухи…
– За рога так за рога,– сказал Гольст, подстраиваясь под его тон.– Всего один вопрос… Где вы были и что делали двенадцатого июля прошлого года? Тысяча девятьсот тридцать шестого?
Борин присвистнул:
– Ничего себе вопросик! Столько времени прошло! Дневника я не веду…
– И все же постарайтесь вспомнить.
– Это так важно? – тревожно посмотрел на следователя хирург.
– Очень.
Борин обхватил лоб широкой кистью руки и так сидел довольно долго.
– Какой хоть день был двенадцатого июля? – наконец спросил он.
– Выходной.
– Выходной день…– бормотал хирург, глядя в окно.– Двенадцатого июля… Надо вспомнить…
На его лбу залегла складка. Гольст ждал.
– Так… Наконец, кажется, припоминаю,– сказал Борин.– Я был за городом. Ездил купаться, позагорать. В Серебряный бор. Помните, какая стояла жара?
– Один ездили?
– Нет.
– С кем?
– Вам это обязательно знать?
– Да.'
– С одной знакомой.
– Фамилия, имя знакомой?
Борин некоторое время колебался, но все же ответил:
– Луканина. Люда.
– Где она живет, работает?
– Адреса я не знаю, а работает у нас в больнице.
– Медсестрой? – спросил Гольст, вспомнив разговор с главврачом.
– Медсестрой,– подтвердил хирург.
Закончив допрос Борина, следователь хотел тут же, не откладывая, поговорить с Луканиной, но у медсестры был выходной: работала через день.
Георгий Робертович взял ее адрес и отправился в Большой Харитоньевский переулок, где жила Людмила Николаевна Луканина.
Это один из знаменитых уголков Москвы, расположенный между Бульварным кольцом и Садовым. Здесь находится бывший дворец князя Юсупова. Небольшой флигель при нем когда-то снимала семья Пушкиных. Тут прошло раннее детство великого поэта.
Именно об этом переулке он писал в «Евгении Онегине».
И вообще, почти все дома в Большом Харитоньевском были такие же старые, как и бывшее юсуповское владение.
Луканина жила поближе к Садовому кольцу, в трехэтажном доме, в полуподвальном помещении. Невысокая, пухленькая, с наивными голубыми глазками, она очень удивилась приходу следователя. А как только разговор зашел о Борине, смутилась.
Когда Гольст задал вопрос, ездили ли они с хирургом двенадцатого июля прошлого года купаться в Серебряный бор, лицо Луканиной вспыхнуло ярким румянцем.
– Кто вам мог сказать такое? – возмутилась она.– Мы никогда не встречались с Константином Павловичем вне служебной обстановки…
Ее ответ озадачил следователя.
– Странно,– произнес он.– А вот Борин утверждает, что в то воскресенье был именно с вами.
– Мало ли что он утверждает! – сердито воскликнула девушка.– И как только ему не стыдно? Чтобы я!… И зачем мне с ним разъезжать по пляжам? Ведь он все равно на мне не женится. А я не такая, как некоторые…
Но кто эти некоторые, медсестра не договорила.
Поведение Луканиной заставило Гольста задуматься: кто же говорил неправду – Борин или медсестра? Ясно одно: кому-то из них двоих было что скрывать.
Если Борин хотел обеспечить себе алиби, то зачем он назвал Луканину? Скажи любую другую фамилию, и все тут. А может быть, Борин думал, что следователь сразу не поедет к Луканиной и он успеет ее предупредить, чтобы она подтвердила факт их совместной поездки в Серебряный бор?
В любом случае все это нуждалось в проверке, А значит, вопрос – где был Борин в день предполагаемого убийства Амировой и что делал – оставался, увы, открытым. Главное, подозрение Дунайского, что хирург имеет отношение к исчезновению жены, Гольст пока опровергнуть окончательно и категорически не мог.
Следующий допрос Дунайского Георгий Робертович начал с того, что опять спросил обвиняемого, зачем он покрасил полы.
– Ну покрасил,– недовольно ответил Дунайский.– Какое это имеет значение? Соседка моя, Жарикова, тоже покрасила. В чем тут криминал?
– И все же? – настаивал следователь.
– Мне больше нравятся крашеные. Понятно? Практичнее.
– А по-моему, у вас была совершенно другая цель.
Гольст дал Дунайскому заключение профессора по поводу бурых пятен, обнаруженных на ножках стола и на паркете. Георгий Робертович думал: вот теперь, кажется, обвиняемому крыть будет нечем. Следователь наблюдал за реакцией Дунайского, но тот читал совершенно невозмутимо. И молча вернул.
– Группа-то крови вторая,– сказал следователь.– Как у вашей жены…
– Ну и что?
– Почему она оказалась на столе, на полу, под паркетом?
– Я же вам рассказывал. Ну, ударил ее. Вывела она из себя меня со своими поклонниками. По лицу ударил. Из носу так и хлынуло. Еле остановили… Удовлетворены?– Дунайский в упор посмотрел на Гольста и укоризненно покачал головой.– Не понимаю, зачем вам копаться в таких подробностях? Это ведь было наше личное, семейное дело…
– Странно,– сказал следователь.– Вы врач и не могли сразу остановить кровотечение…
– Остановил.
– Но сколько успело вытечь крови! Даже в отдушину натекло…
– У нее слабые сосуды и плохая свертываемость крови,– спокойно ответил Дунайский.
– Ссора произошла в вашей комнате?
– В нашей,– подтвердил Дунайский.
– А почему же кровь и в ванной, под раковиной?
– Она смывала кровь с лица… Вы, надеюсь, тоже умываетесь в ванной? – усмехнулся Дунайский.
«Да, сопротивляется отчаянно,– подумал Гольст.– И главное, умело».
Действительно, свои ответы обвиняемый аргументировал весьма продуманно.
– Ладно,– сказал Гольст,– прошу ознакомиться с заключением еще одной экспертизы.
И он протянул Дунайскому заключение, в котором доказывалось, что линованный в зеленую полоску клочок бумаги, обнаруженный в одном из свертков с частью трупа, по качеству и сорту идентичен найденной в комнате обвиняемого.
– Такую бумагу может купить кто угодно и сколько угодно. И вы в том числе. Хотите, поделюсь адресом? – с издевкой произнес Дунайский, возвращая заключение.– Писчебумажный магазин на Арбате.
– Значит, вы хотите сказать…– начал было Гольст, пряча документ в папку с делом, но обвиняемый его перебил:
– Случайное совпадение.
– Еще одно,– усмехнулся Георгий Робертович.
И дал Дунайскому другое заключение: экспертизой было установлено, что характер разрывов на белье (окровавленная сорочка, трико, обнаруженные в кресле) свидетельствует о том, что эти разрывы возникли при быстром срывании одежды с тела.
– Она сама,– ответил Дунайский.– После того как я разбил ей нос, вернулась из ванной в истерике и стала сдирать с себя все… Ведь в крови…
– Не вяжется,– покачал головой следователь.– Какой силой должна была обладать ваша жена, чтобы разорвать на себе белье…
Дунайский молчал. Георгий Робертович почувствовал, что попал в цель. И продолжал наступать.
– Вы и прежде говорили мне неправду.
– Когда это?– взвился обвиняемый.
– Когда заявили, что Нина взяла с собой все свои вещи. Да еще, мол, и ваши прихватила…
– Я и теперь утверждаю это!
– Столько вещей в один чемоданчик? – покачал головой следователь.– Он был у вас резиновый, что ли?
– И еще узел…
– Узел вы выдумали сейчас.
В ответ на протестующий жест Дунайского Гольст нашел место в протоколе допроса, где речь шла о том, что Амирова покинула дом с одним чемоданом, и дал прочесть обвиняемому.
– Забыл,– хмуро сказал Дунайский.– Попрошу внести дополнение. В сегодняшний протокол… Нина унесла часть вещей в чемодане, а часть – в узле.