За день дежурства Худяков запылился и загорел, страшно устал, но ничего не добился и, передавая мне жезл и планшет, пожелал завтра провести время успешнее.
Утром следующего дня я стоял на перекрестке двух дорог и с любопытством наблюдал, как при виде моего жезла сбрасывают скорость проезжающие мимо шоферы. Шофер «МАЗа», которого я попросил подбросить меня до КП-5, вежливо говорил «товарищ начальник» и сдержанно жаловался на строгости ГАИ.
В маленькой будке КП-5, высоко поднятой над землей, сидел черноволосый, весьма суровый на вид младший лейтенант Артамонов. Однако суровость его была только кажущейся.
Мы наметили план совместных действий. Сначала Артамонов сидел в будке, прислушивался к тихому попискиванию рации и телефонным звонкам, а я мерил шагами шоссе от будки до знака ограничения скорости и обратно. Потом мы менялись местами.
Мимо, притормаживая, проносились тяжелые «Татры», юркие «Москвичи», элегантные «Волги» всех цветов с багажниками на крышах, проезжали мотоциклисты с девушками на задних сиденьях. Ветер разносил запах травы и горячего асфальта.
Уже под вечер, когда, поменявшись в очередной раз местами с Артамоновым, я вошел в будку КП, я услышал, как радистка по рации нетерпеливо и раздраженно повторяла позывные одной из машин ГАИ, а потом строго отчитала отозвавшегося шофера за то, что он ушел обедать, не предупредив ее об этом.
Услышав внезапный свисток, я выскочил из будки. Мотоцикл Артамонова уже трогался с места, набирая скорость, вслед за уходящей серой «Волгой». И «Волга», и мотоцикл Артамонова быстро скрылись за поворотом.
Через минуту я стоял на подножке мчащегося за ними грузовика, а еще через пять минут увидел лежащий на боку мотоцикл Артамонова. Потерявший сознание инспектор ГАИ был перенесен во встречный «Москвич» шоферами нескольких машин, успевших к месту катастрофы раньше меня. Я назвал владельцу «Москвича» адрес ближайшей больницы и, вернувшись на КП, доложил о случившемся дежурному по Управлению милиции, затем на попутной машине отправился в город. По дороге я встретил ехавшего навстречу дежурного ГАИ и сообщил ему, что на КП никого нет и что место аварии он определит по оставшемуся там мотоциклу.
У Артамонова были сломаны обе ноги. Он лежал на диване в приемном покое, стиснув зубы и широко открыв глаза.
Левая рука его тоже была повреждена, а правая не пострадала, и он все время вытирал ею заливавший лицо пот.
— Я пытался его обогнать, — сказал он, увидев меня, — и остановил бы, но в момент обгона водитель ударил меня левой стороной машины. Номер я запомнил: 15-80, царапины и вмятины от удара на левом переднем крыле и левой передней дверце обязательно должны быть.
Выходя из больницы, я подумал, что теперь в этом деле тесно переплелись интересы ОБХСС и ГАИ и что без помощи сотрудников госавтоинспекции нам не обойтись.
5
Дежурный по ГАИ говорил по телефону, прижав плечом трубку к уху, просматривал карту дорожного происшествия и одновременно слушал чей-то голос, глухо звучавший из динамика рации. Увидев нас с Худяковым, он ткнул трубкой в плакат на стене, строго запрещавший здесь курить, потом трубкой же показал на стул, положил ее на рычаг и сказал в микрофон:
— Тихонов, на выезд. Большая Садовая, шесть. Наезд автобуса на велосипедиста. Пострадавший в больнице имени Семашко. Инспектор Дорнадзора Иванов ждет на месте. Перехожу на прием.
Затем дежурный щелкнул тумблером рации, сказал: «Слушаю вас!», взял протянутое мной удостоверение и тут же снова снял трубку зазвонившего телефона. Дежурный был занят. Плохая погода — значит, плохая видимость. В дождь и в сильный ветер чаще случаются аварии. В общем, у дежурного был свой час «пик», и даже нетерпеливый Худяков скромно сидел на стуле, не рискуя отвлечь его.
Освободившись, дежурный мгновенно разобрался в ситуации. В соседней комнате в картотеке были учтены все машины города и области. Быстро перебирая пальцами, он извлек из ящика карточку, заложив вместо нее полоску красного картона.
— Куликов, — прочел он, — Иван Иванович, преподаватель института, серая «Волга» 15-80. Перевозная ул., дом шесть, квартира четыре, гараж во дворе.
Когда мы вместе с инспектором ГАИ Победиловым выехали на Перевозную улицу, дождь хлестал как из ведра, и, по словам Худякова, уже одного того, что ему сейчас придется выйти из машины на улицу, он никогда не простит преступнику.
Высокий, с крупными чертами лица лейтенант Победилов был большим специалистом своего дела. Очень суровый и малоразговорчивый, он оживлялся только тогда, когда сравнивал работу местного ГАИ с оренбургским, откуда он недавно перевелся. Победилов любил говорить, что ГАИ в Оренбурге гораздо активнее борется с дорожно-транспортными происшествиями, хотя там инспекторам не выдают светящихся жезлов и белых поясов...
Согнувшись и прыгая через лужи, мы влетели в подъезд дома номер шесть, но во второй квартире молодой человек в пижаме, продирая заспанные глаза, недовольно сообщил нам, что отец уехал в два часа на машине и до сих пор не возвращался. Перспектива ожидания Куликова под дождем не сулила ничего хорошего. Однако в гараже мы увидели свет. Куликов мыл «Волгу».
Проинструктированный нами инспектор Победилов, ничего не объясняя заранее, объявил Куликову, что сейчас произведет технический осмотр его машины.
Он ловко и быстро осмотрел машину, включил и выключил подфарники, покрутил вправо и влево баранку руля, выехал задом во двор, резко затормозил, въехал в гараж, опять затормозил, а затем, положив планшет на баранку и написав что-то на синем бланке, вышел из «Волги» и протянул мне листок.
— Всё, — сказал он.
— Что всё? — спросил Худяков.
— Читайте!
— А на словах не можете?
Победилов страшно удивился нашей непонятливости.
— Рулевое управление, тормоза и указатели поворотов в порядке. На левом крыле вмятина, видимо свежая.
До сих пор молчавший Куликов наконец, спросил:
— Чем обязан вашему посещению?
— Вы совершили наезд. В связи с этим и произведен осмотр машины.
Я пригласил его проехать с нами в райотдел. Куликов заявил, что вряд ли стоит тратить время на беседы с ним, так как никаких наездов он не совершал, однако он готов дать исчерпывающие ответы на все вопросы, если уж без этого нельзя обойтись.
Подписывая в ГАИ протокол допроса, Куликов пожелал удачи в розыске истинного преступника. Он с еле уловимой насмешкой подчеркнул слово «истинного» и еще раз повторил, что он, Куликов, к сожалению, ничем не может помочь милиции, так как в этот день ездил в пригородный туберкулезный санаторий навестить жену. Что же касается вмятины на крыле, то черт дернул его поставить машину на правой обочине проселочной дороги, где какой-то проезжавший мимо идиот в его отсутствие повредил крыло.
Мы еще раз осмотрели машину. В прямом и в переносном смысле рыбой там не пахло. Может быть, это он по каким-то только ему известным причинам не пожелал или не рискнул остановиться и совершил наезд на инспектора Артамонова. Но даже и в этом случае его преступление касалось ГАИ, а не ОБХСС, а значит, нам вовсе не обязательно было принимать участие в его расследовании. Примерно так я и доложил по телефону нашему начальнику и высказал предположение, что машина с рыбой могла в очередной раз пройти мимо оставленного нами КП.
— Раз уж вы занялись этим делом, — сказал в ответ нам капитан Данцев, — нужно помочь следователю проверить правдивость показаний Куликова.
Кроме того, он сообщил, что вчера Юргенс сдал рыбы еще меньше, чем обычно.
Уехав ночью в санаторий, Худяков утром позвонил мне домой. Его было плохо слышно, но все же я сумел разобрать, что в день наезда на Артамонова Куликов у жены не был, а навещал он ее за день до этого, и что его надо немедленно брать.
Когда Худяков вернулся из санатория, мы со следователем уже третий раз беседовали с Куликовым.
Куликов категорически утверждал, что он наезда не совершал, а где он был, его личное дело. На предупреждение следователя об «ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний» Куликов еще раз заявил, что никаких проступков он не совершал, а поэтому допрашивать его бесполезно.